В довоенной квартире Зубачевых, в одном из домов комсостава, стоявших у
входа в крепость, висела на стене уже слегка пожелтевшая фотография,
изображающая четверых чубатых красноармейцев в лихо заломленных набок,
измятых фуражках с красными звездами и во френчах явно трофейного
происхождения. В одном из этих бойцов - весело и простодушно улыбающемся
кряжистом парне с большими сильными руками, которые далеко высовывались из
коротких рукавов френча, - можно было лишь с трудом узнать хозяина дома,
капитана Ивана Николаевича Зубачева.
Больше двадцати лет было тогда этой фотографии - памяти о том времени,
когда крестьянский сын Иван Зубачев из маленького подмосковного села близ
Луховиц ушел добровольцем на фронт гражданской войны и сражался на Севере
против американских и английских интервентов. Эти двадцать лет недаром
положили на простодушное, открытое лицо полуграмотного крестьянского парня
отпечаток ума и воли, твердого характера и богатого жизненного опыта -
слишком многое вместилось в них. От рядового бойца, коммуниста, вступившего
в ряды партии там, на фронте, до секретаря волостного, а потом Коломенского
уездного партийного комитета и до кадрового командира Красной Армии,
руководившего стрелковым батальоном в боях на финском фронте, - таков был
путь, пройденный за эти годы Иваном Зубачевым.
Третий батальон 44-го стрелкового полка во главе с капитаном Зубачевым
на Карельском перешейке показал себя как вполне надежное боевое
подразделение, а сам комбат пользовался среди товарищей славой волевого и
решительного командира. Строгий и требовательный во всем, что касалось
службы, Зубачев в то же время был по-дружески прост и душевен в обращении с
бойцами, а перед начальством не робел и всегда держал себя достойно и
независимо.
Всем в дивизии был памятен случай, который произошел с ним на осенних
учениях 1940 года. Учения эти происходили в приграничных районах, и на них
съехалось все армейское начальство во главе с командующим армией генералом
В. И. Чуйковым, впоследствии прославленным героем битвы на Волге и одним из
крупных полководцев Великой Отечественной войны, 44-й полк под командованием
Гаврилова получил тогда высокую оценку и вышел на первое место в 42-й
Это было в последний день, когда учения уже подходили к концу. Шло
показательное наступление на высоту, занятую условным противником. Стоя на
пригорке вместе со своим, заместителем и старшим адъютантом батальона,
Зубачев пристально следил за ходом наступления. Он только что отдал
приказание развернуть батальон в боевой порядок и сейчас сердито выговаривал
старшему адъютанту за то, что роты, по его мнению, продвигаются недостаточно
энергично. Поглощенный тем, что происходит в цепях стрелков, Зубачев не
заметил, как сзади, с гребня высокого холма, откуда группа командиров верхом
на конях наблюдала всю картину условного боя, в его сторону поскакали два
всадника. Он обернулся, лишь когда услыхал топот копыт за спиной.
Передний всадник, в кожаной куртке без знаков различия и в простой
командирской фуражке, круто осадил коня около капитана.
Почему рано развернули батальон?! - раздраженно закричал он.
Зубачев решил, что этот верховой - кто-то из командиров штаба дивизии,
по собственной инициативе вздумавший проявить свою власть и вмешаться в
действия комбата. И без того раздосадованный медлительностью атакующих рот,
капитан был выведен из себя замечанием незнакомого командира.
Не мешайте командовать батальоном! - твердо, со злостью в голосе
сказал он. - Я здесь хозяин и за все отвечаю перед командованием. Ступайте
отсюда прочь!
В тот же момент статная горячая лошадь незнакомца затанцевала на месте,
и всадник нагнулся, чтобы успокоить коня. При этом движении в вороте его
кожанки показалась петлица с генеральским ромбом. Зубачев и его товарищи
тотчас же догадались, что перед ними командующий армией генерал Чуйков.
Виноват, товарищ генерал, - поспешно проговорил Зубачев. - Я не видел
ваших знаков различия.
Он стоял вытянувшись, но без страха и смущения глядел в лицо
командарма, готовый к разносу, который сейчас должен последовать. Но Чуйков
неожиданно улыбнулся широко и добродушно.
Правильно, капитан! - с ударением сказал он. - Ты здесь хозяин и
никогда не позволяй незнакомым людям вмешиваться в твое дело. А батальон
все-таки развернул рановато. Надо было чуть-чуть выждать.
И, повернув коня, он поскакал обратно, сопровождаемый адъютантом. Уже
на командном пункте, спрыгнув с лошади, Чуйков сказал командиру дивизии
генералу Лазаренко:
С характером этот ваш комбат. Отбрил меня начисто. Ничего, я люблю
волевых людей. Человек волевой - командир боевой!
Эти слова командарма стали известны всей дивизии, и за Зубачевым еще
больше упрочилась репутация человека твердого и прямодушного.
Вскоре после осенних учений в войсках с огорчением узнали, что В. И.
Чуйков отозван в штаб округа, где получил новое назначение, а на его место
прибыл другой генерал. А еще несколько месяцев спустя 42-я дивизия из района
Березы-Картузской, где она стояла, была переведена в окрестности Бреста и в
Брестскую крепость. Там, в крепости, капитан Зубачев тоже получил новое
назначение - майор Гаврилов выдвинул его на должность своего заместителя по
хозяйственной части.
Всегда дисциплинированный и исполнительный, Зубачев с головой
погрузился в хлопотливые дела снабжения полка боеприпасами, продовольствием,
фуражом, обмундированием. Новая должность считалась более высокой и давала
известные материальные преимущества. Да и нелегко было капитану в его сорок
четыре года командовать батальоном. И все же душа у него решительно не
лежала к хозяйственной деятельности. Уже вскоре он пришел к комиссару полка
Артамонову.
Не выходит из меня интенданта, товарищ комиссар, - признался он. - Я
же строевой командир по натуре. Поговорите с майором, чтобы отпустил назад,
в батальон.
А Гаврилов только отшучивался, но назад не отпускал. И не знал Иван
Николаевич Зубачев, при каких обстоятельствах суждено ему снова вернуться к
своей привычной командирской работе - уже в страшных условиях окруженной
врагом и сражающейся насмерть Брестской крепости.
Впервые фамилия Зубачева стала известна нам из обрывков "Приказа э 1",
найденных в развалинах крепости. Вскоре после этого оказалось, что в
местечке Жабинке Брестский области живет вдова капитана - Александра
Андреевна Зубачева. От нее были получены фотографии героя и биографические
сведения о нем. Но рассказать что-либо о действиях Зубачева в дни обороны
крепости она, конечно, не могла: капитан с первыми взрывами поспешил к
бойцам, даже не успев попрощаться с семьей - женой и двумя
подростками-сыновьями. Они не знали о нем больше ничего.
Только в 1956 году в одном из колхозов близ города Вышнего Волочка
Калининской области был обнаружен участник обороны, в прошлом лейтенант, а
ныне пенсионер, Николай Анисимович Егоров, который в первые часы войны
находился в крепости вместе с Зубачевым. От него мы узнали, куда попал
капитан после того, как ушел из дому.
Н. А. Егоров был в свое время старшим адъютантом того самого батальона,
которым командовал Зубачев, но весной 1941 года он получил назначение на
должность помощника начальника штаба полка. Война застала его на своей
квартире в деревне Речице, рядом с Брестской крепостью. Услышав взрывы,
Егоров наскоро оделся, схватил пистолет и побежал в штаб полка.
Ему удалось благополучно проскочить северные входные ворота крепости и
мост через Мухавец, находившийся под сильным артиллерийским и пулеметным
обстрелом. Но, едва вбежав в правый туннель трехарочных ворот, он почти
столкнулся с тремя немецкими солдатами в касках. Они неожиданно появились со
стороны крепостного двора. На бегу вскинув автомат, первый солдат крикнул
лейтенанту: "Хальт!"
В правой стене туннеля была дверь. Егоров трижды выстрелил из пистолета
в набегавших врагов и метнулся туда. Вслед ему под сводами туннеля
прогремела очередь.
Помещение, куда вбежал Егоров, было кухней 455-го полка. Большую часть
его занимала широкая кухонная плита. Одним прыжком лейтенант кинулся в
дальний угол комнаты и присел за плитой, низко пригнувшись. Это было сделано
вовремя - следом за ним в кухню влетела немецкая граната и разорвалась
посреди помещения. Плита защитила Егорова от взрыва - он остался невредимым.
Немцы не решились войти в помещение, и он слышал, как они, стуча сапогами,
Немного переждав, он поднялся. В стене кухни была дверь в соседнюю
комнату. Он вошел туда и увидел открытый люк, ведущий в подвал. Из подвала
доносился приглушенный говор. Он начал спускаться по крутой лестничке, и
командира - капитана Зубачева.
Вместе с Зубачевым в подвале оказались какой-то старшина и несколько
бойцов. Егоров принялся расспрашивать капитана об обстановке. Но тот
откровенно признался, что сам еще ничего не знает и всего несколько минут
назад прибежал сюда из дому.
Вот кончится артподготовка, пойдем отбивать фашистов, и все станет
В помещение над подвалом, видимо, попал зажигательный снаряд. Оно
горело, и дым начал проникать вниз. Стало трудно дышать.
Единственное окно подвала, выходившее на берег Мухавца около самого
моста, было забито досками. Бойцы принялись отдирать их. И как только окно
открылось и в подвал хлынул свежий воздух, все услышали совсем близко
торопливый говор немцев. Враги были где-то рядом.
Зубачев подошел к окну, внимательно прислушался.
Это, верно, под мостом, - сказал он. - Похоже, что они разговаривают
по телефону.
Он осторожно выглянул из этого маленького окошка, находившегося на
уровне земли. В самом деле, в нескольких метрах правее, на откосе берега,
круто спускающемся к реке, под настилом моста, у полевого телефона лежали
два гитлеровских солдата. Красная нитка провода уходила под воду и на том
берегу тянулась куда-то в сторону расположения 125-го полка. Видимо, это
были немецкие диверсанты, еще ночью установившие здесь аппарат и теперь
корректировавшие огонь врага по крепости.
Надо сейчас же снять их, - сказал Зубачев. - Егоров, бери двух бойцов
и заходи с той стороны моста. Ты, старшина, с двумя людьми атакуешь отсюда.
Подползайте ближе и, как только Егоров свистнет, врывайтесь под мост!
Немцы, казалось, чувствовали себя в полной безопасности. Увлеченные
телефонным разговором, они не заметили, как Егоров и старшина в
сопровождении красноармейцев подползли к ним с обеих сторон. Потом Егоров
вложил два пальца в рот, пронзительно свистнул, и все кинулись вперед. Немцы
даже не успели схватить своих автоматов, лежавших возле них на траве.
Телефонисты были мгновенно уничтожены, провода оборваны и аппарат брошен в
реку. Но артиллерия врага тут же среагировала на это внезапное прекращение
связи, и огонь по мосту сразу усилился. Неся с собой трофейные автоматы,
Егоров с бойцами кинулись к окну и спустились в подвал.
Немного позже, когда огонь врага стал ослабевать, Зубачев вывел людей
наверх. Отправив одного из бойцов на разведку в сторону 84-го полка, он
обернулся к Егорову.
Пробирайся назад через мост к нашим домам комсостава, - приказал он.
Возможно, майор Гаврилов и комиссар еще там. Если не найдешь их, установи
связь с подразделениями, которые там дерутся, и возвращайся сюда. Встретимся
около штаба или в полковой школе - я иду туда.
Час спустя Егоров с трудом добрался до района домов комсостава. Не
найдя там никого, он в конце концов пришел на участок у восточных ворот, где
сражались под командованием Нестерчука артиллеристы 98-го противотанкового
дивизиона. Вернуться оттуда он уже не смог - немцы вышли к мосту через
Мухавец и отрезали путь в цитадель. А на другой день он был тяжело ранен и
уже не встретился с Зубачевым.
Судя по всему, в первый и второй день обороны капитан Зубачев сражался
по другую сторону трехарочных ворот, в казармах 33-го инженерного полка,
куда в это время уже перешли основные силы группы Фомина. Именно тогда в
одном из подвалов этих казарм во время бомбежки собрались на совещание
командиры и был написан "Приказ э 1".
Здесь, на совещании, среди командиров возник спор, что должен делать
гарнизон: пробиваться сквозь кольцо врага к своим или оборонять крепость.
Говорят, Зубачев с необычайной горячностью выступил против того, чтобы
уходить. "Мы не получали приказа об отходе и должны защищать крепость, -
доказывал он. - Не может быть, чтобы наши ушли далеко - они вернутся
вот-вот, и, если мы оставим крепость, ее снова придется брать штурмом. Что
мы тогда скажем нашим товарищам и командованию? "
Он говорил с такой решительностью, с такой верой в скорое возвращение
наших войск, что убедил остальных командиров, и по его настоянию из "Приказа
э 1" вычеркнули слова: "Для немедленного выхода из крепости". Решено было
продолжать оборону центральной цитадели, и Зубачев стал ее главным
организатором и руководителем.
Правда, уже вскоре и он, и Фомин, и другие командиры поняли, что фронт
ушел далеко и нельзя рассчитывать на освобождение из осады. Планы пришлось
изменить - гарнизон теперь предпринимал попытки вырваться из кольца, и
Зубачев стал таким же энергичным организатором боев на прорыв, хотя они и не
приносили успеха, - враг имел слишком большой перевес в силах.
Капитан особенно подружился в эти дни с Фоминым. Такие разные по
характеру, они как бы дополняли друг друга, эти два человека, - решительный,
горячий, боевой командир и вдумчивый, неторопливый, осторожный комиссар,
смелый порыв и трезвый расчет, воля и ум обороны. Их почти всегда видели
вместе, и каждое новое решение командования было их совместным обдуманным и
обсужденным решением. Даже ранены они были одновременно: Фомин - в руку, а
Зубачев - в голову, когда немецкая граната, влетевшая в окно, разорвалась в
помещении штаба. А два дня спустя оба - и командир и комиссар - вместе
попали в плен, придавленные обвалом с группой своих бойцов. Но если Фомин,
выданный предателем, был тут же расстрелян, то Зубачев остался неузнанным, и
его с бойцами отправили в лагерь.
О дальнейшей судьбе Зубачева мне удалось узнать, лишь когда был найден
майор Гаврилов. Оказалось, что он встретился со своим бывшим заместителем в
1943 году в офицерском лагере Хаммельсбурге в Германии. От одного из пленных
Гаврилов узнал, что Зубачев содержится в соседнем блоке лагеря, и попросил
подозвать его к проволоке.
Зубачев пришел, и эти два человека, старые коммунисты, участники
гражданской войны, боевые советские командиры, сейчас измученные,
изможденные, оборванные и униженные выпавшей им судьбой, стояли по обе
стороны колючей проволоки и, глядя друг на друга, горько плакали. И сквозь
слезы Гаврилов сказал:
Да, Зубачев, не оправдали мы с тобой своих должностей. И командир и
его заместитель - оба оказались в плену.
В это время появился часовой, и им пришлось разойтись. Гаврилов
заметил, что Зубачев идет с трудом - он, видимо, был истощен до крайности и
А еще позднее от одного бывшего узника Хаммельсбурга стало известно,
что Зубачев заболел в плену туберкулезом, умер в 1944 году и был похоронен
там, в лагере, своими товарищами-пленными. Только год не дожил он до той
победы, в которую так верил с первых часов войны и до последних дней своей
Ныне Московская область
Ива́н Никола́евич Зубачёв ( -) - советский офицер, капитан, руководитель обороны Цитадели Брестской крепости .
Память
- Улица и переулки Зубачёва в Минске .
- Улица Зубачева в Бресте.
- Улица Зубачева городе Луховицы Московской области.
- Кроме того, в селе Подлесная Слобода Луховицкого района установлен памятник Зубачёву.
В кино
2010 - в фильме "Брестская крепость " его сыграл актер Сергей Цепов.
2010 - документально-игровой фильм Алексея Пивоварова "Брест. Крепостные герои" (НТВ)
Напишите отзыв о статье "Зубачёв, Иван Николаевич"
Примечания
Ссылки
Отрывок, характеризующий Зубачёв, Иван Николаевич
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m"attendais pas a moins qu"a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Иван Николаевич Зубачёв (1898-1944) - советский офицер, капитан, руководитель обороны Цитадели Брестской крепости.
Биография
Родился 28 февраля 1898 года в селе Подлесная Слобода Зарайского уезда Рязанской губернии (в настоящее время Луховицкий район Московской области) в семье крестьянина. Работал кузнецом на Коломенском заводе.
В 1918 вступил в ВКП(б). Курсант Первых московских пулемётных курсов, затем воевал на деникинском и польском фронтах. После окончания Гражданской войны на службе в РККА.
Участник советско-финской войны в звании капитана и должности командира батальона 44-го полка, затем заместитель командира полка по хозяйственной части. Полк с мая 1941 г. дислоцировался в Брестской крепости. С немецким нападением 22 июня ввиду того, что командир полка П. М. Гаврилов был отрезан со своим отрядом в Кобринском укреплении, возглавлял оборону на участке полка. 24 июня на собрании командиров назначен командиром сводной группы обороны крепости (фактически начальником обороны Цитадели); его заместителем был назначен полковой комиссар Е. М. Фомин, о чём был составлен «Приказ № 1». На этом совете Зубачёв категорически выступил против планов прорыва, полагая, что Красная Армия скоро должна перейти в контрнаступление и вернуться, и задача гарнизона - оборонять до этого момента крепость.
Умер в лазарете лагеря для военопленных Нюрнберг-Лангвассер (шталаг XIII D) 21 июля 1944 года.
Память
- Улица и переулки Зубачёва в Минске.
- Улица Зубачева в Бресте.
- Улица Зубачева городе Луховицы Московской области.
- Кроме того, в селе Подлесная Слобода Луховицкого района установлен памятник Зубачёву.
В кино
2010 - в фильме «Брестская крепость» его сыграл актёр Сергей Цепов.
2010 - документально-игровой фильм Алексея Пивоварова «Брест. Крепостные герои» (НТВ)
В довоенной квартире Зубачевых, в одном из домов комсостава, стоявших у входа в крепость, висела на стене уже слегка пожелтевшая фотография, изображающая четверых чубатых красноармейцев в лихо заломленных набок, измятых фуражках с красными звёздами и во френчах явно трофейного происхождения. В одном из этих бойцов – весело и простодушно улыбающемся кряжистом парне с большими сильными руками, которые далеко высовывались из коротких рукавов френча, – можно было лишь с трудом узнать хозяина дома, капитана Ивана Николаевича Зубачева.
Больше двадцати лет было тогда этой фотографии – памяти о том времени, когда крестьянский сын Иван Зубачев из маленького подмосковного села близ Луховиц ушёл добровольцем на фронт гражданской войны и сражался на Севере против американских и английских интервентов. Эти двадцать лет недаром положили на простодушное, открытое лицо полуграмотного крестьянского парня отпечаток ума и воли, твёрдого характера и богатого жизненного опыта – слишком многое вместилось в них. От рядового бойца, коммуниста, вступившего в ряды партии там, на фронте, до секретаря волостного, а потом Коломенского уездного партийного комитета и до кадрового командира Красной Армии, руководившего стрелковым батальоном в боях на финском фронте, – таков был путь, пройденный за эти годы Иваном Зубачевым.
Третий батальон 44-го стрелкового полка во главе с капитаном Зубачевым на Карельском перешейке показал себя как вполне надёжное боевое подразделение, а сам комбат пользовался среди товарищей славой волевого и решительного командира. Строгий и требовательный во всём, что касалось службы, Зубачев в то же время был по-дружески прост и душевен в обращении с бойцами, а перед начальством не робел и всегда держал себя достойно и независимо.
Всем в дивизии был памятен случай, который произошёл с ним на осенних учениях 1940 года. Учения эти происходили в приграничных районах, и на них съехалось все армейское начальство во главе с командующим армией генералом В. И. Чуйковым, впоследствии прославленным героем битвы на Волге и одним из крупных полководцев Великой Отечественной войны, 44-й полк под командованием Гаврилова получил тогда высокую оценку и вышел на первое место в 42-й дивизии.
Это было в последний день, когда учения уже подходили к концу. Шло показательное наступление на высоту, занятую условным противником. Стоя на пригорке вместе со своим, заместителем и старшим адъютантом батальона, Зубачев пристально следил за ходом наступления. Он только что отдал приказание развернуть батальон в боевой порядок и сейчас сердито выговаривал старшему адъютанту за то, что роты, по его мнению, продвигаются недостаточно энергично. Поглощённый тем, что происходит в цепях стрелков, Зубачев не заметил, как сзади, с гребня высокого холма, откуда группа командиров верхом на конях наблюдала всю картину условного боя, в его сторону поскакали два всадника. Он обернулся, лишь когда услыхал топот копыт за спиной.
Передний всадник, в кожаной куртке без знаков различия и в простой командирской фуражке, круто осадил коня около капитана.
– Почему рано развернули батальон?! – раздражённо закричал он.
Зубачев решил, что этот верховой – кто-то из командиров штаба дивизии, по собственной инициативе вздумавший проявить свою власть и вмешаться в действия комбата. И без того раздосадованный медлительностью атакующих рот, капитан был выведен из себя замечанием незнакомого командира.
– Не мешайте командовать батальоном! – твёрдо, со злостью в голосе сказал он. – Я здесь хозяин и за все отвечаю перед командованием. Ступайте отсюда прочь!
В тот же момент статная горячая лошадь незнакомца затанцевала на месте, и всадник нагнулся, чтобы успокоить коня. При этом движении в вороте его кожанки показалась петлица с генеральским ромбом. Зубачев и его товарищи тотчас же догадались, что перед ними командующий армией генерал Чуйков.
– Виноват, товарищ генерал, – поспешно проговорил Зубачев. – Я не видел ваших знаков различия.
Он стоял вытянувшись, но без страха и смущения глядел в лицо командарма, готовый к разносу, который сейчас должен последовать. Но Чуйков неожиданно улыбнулся широко и добродушно.
– Правильно, капитан! – с ударением сказал он. – Ты здесь хозяин и никогда не позволяй незнакомым людям вмешиваться в твоё дело. А батальон всё-таки развернул рановато. Надо было чуть-чуть выждать.
И, повернув коня, он поскакал обратно, сопровождаемый адъютантом. Уже на командном пункте, спрыгнув с лошади, Чуйков сказал командиру дивизии генералу Лазаренко:
– С характером этот ваш комбат. Отбрил меня начисто. Ничего, я люблю волевых людей. Человек волевой – командир боевой!
Эти слова командарма стали известны всей дивизии, и за Зубачевым ещё больше упрочилась репутация человека твёрдого и прямодушного.
Вскоре после осенних учений в войсках с огорчением узнали, что В. И. Чуйков отозван в штаб округа, где получил новое назначение, а на его место прибыл другой генерал. А ещё несколько месяцев спустя 42-я дивизия из района Берёзы-Картузской, где она стояла, была переведена в окрестности Бреста и в Брестскую крепость. Там, в крепости, капитан Зубачев тоже получил новое назначение – майор Гаврилов выдвинул его на должность своего заместителя по хозяйственной части.
Всегда дисциплинированный и исполнительный, Зубачев с головой погрузился в хлопотливые дела снабжения полка боеприпасами, продовольствием, фуражом, обмундированием. Новая должность считалась более высокой и давала известные материальные преимущества. Да и нелегко было капитану в его сорок четыре года командовать батальоном. И всё же душа у него решительно не лежала к хозяйственной деятельности. Уже вскоре он пришёл к комиссару полка Артамонову.
– Не выходит из меня интенданта, товарищ комиссар, – признался он. – Я же строевой командир по натуре. Поговорите с майором, чтобы отпустил назад, в батальон.
А Гаврилов только отшучивался, но назад не отпускал. И не знал Иван Николаевич Зубачев, при каких обстоятельствах суждено ему снова вернуться к своей привычной командирской работе – уже в страшных условиях окружённой врагом и сражающейся насмерть Брестской крепости.
Впервые фамилия Зубачева стала известна нам из обрывков «Приказа э 1», найденных в развалинах крепости. Вскоре после этого оказалось, что в местечке Жабинке Брестский области живёт вдова капитана – Александра Андреевна Зубачева. От неё были получены фотографии героя и биографические сведения о нём. Но рассказать что-либо о действиях Зубачева в дни обороны крепости она, конечно, не могла: капитан с первыми взрывами поспешил к бойцам, даже не успев попрощаться с семьёй – женой и двумя подростками-сыновьями. Они не знали о нём больше ничего.
Только в 1956 году в одном из колхозов близ города Вышнего Волочка Калининской области был обнаружен участник обороны, в прошлом лейтенант, а ныне пенсионер, Николай Анисимович Егоров, который в первые часы войны находился в крепости вместе с Зубачевым. От него мы узнали, куда попал капитан после того, как ушёл из дому.
Н. А. Егоров был в своё время старшим адъютантом того самого батальона, которым командовал Зубачев, но весной 1941 года он получил назначение на должность помощника начальника штаба полка. Война застала его на своей квартире в деревне Речице, рядом с Брестской крепостью. Услышав взрывы, Егоров наскоро оделся, схватил пистолет и побежал в штаб полка.
Ему удалось благополучно проскочить северные входные ворота крепости и мост через Мухавец, находившийся под сильным артиллерийским и пулемётным обстрелом. Но, едва вбежав в правый туннель трехарочных ворот, он почти столкнулся с тремя немецкими солдатами в касках. Они неожиданно появились со стороны крепостного двора. На бегу вскинув автомат, первый солдат крикнул лейтенанту: «Хальт!»
В правой стене туннеля была дверь. Егоров трижды выстрелил из пистолета в набегавших врагов и метнулся туда. Вслед ему под сводами туннеля прогремела очередь.
Помещение, куда вбежал Егоров, было кухней 455-го полка. Большую часть его занимала широкая кухонная плита. Одним прыжком лейтенант кинулся в дальний угол комнаты и присел за плитой, низко пригнувшись. Это было сделано вовремя – следом за ним в кухню влетела немецкая граната и разорвалась посреди помещения. Плита защитила Егорова от взрыва – он остался невредимым. Немцы не решились войти в помещение, и он слышал, как они, стуча сапогами, пробежали дальше.
Немного переждав, он поднялся. В стене кухни была дверь в соседнюю комнату. Он вошёл туда и увидел открытый люк, ведущий в подвал. Из подвала доносился приглушённый говор. Он начал спускаться по крутой лестничке, и тотчас же знакомый голос окликнул: "Кто идёт? " Егоров узнал своего бывшего командира – капитана Зубачева.
Вместе с Зубачевым в подвале оказались какой-то старшина и несколько бойцов. Егоров принялся расспрашивать капитана об обстановке. Но тот откровенно признался, что сам ещё ничего не знает и всего несколько минут назад прибежал сюда из дому.
В помещение над подвалом, видимо, попал зажигательный снаряд. Оно горело, и дым начал проникать вниз. Стало трудно дышать.
Единственное окно подвала, выходившее на берег Мухавца около самого моста, было забито досками. Бойцы принялись отдирать их. И как только окно открылось и в подвал хлынул свежий воздух, все услышали совсем близко торопливый говор немцев. Враги были где-то рядом.
Зубачев подошёл к окну, внимательно прислушался.
– Это, верно, под мостом, – сказал он. – Похоже, что они разговаривают по телефону.
Он осторожно выглянул из этого маленького окошка, находившегося на уровне земли. В самом деле, в нескольких метрах правее, на откосе берега, круто спускающемся к реке, под настилом моста, у полевого телефона лежали два гитлеровских солдата. Красная нитка провода уходила под воду и на том берегу тянулась куда-то в сторону расположения 125-го полка. Видимо, это были немецкие диверсанты, ещё ночью установившие здесь аппарат и теперь корректировавшие огонь врага по крепости.
– Надо сейчас же снять их, – сказал Зубачев. – Егоров, бери двух бойцов и заходи с той стороны моста. Ты, старшина, с двумя людьми атакуешь отсюда. Подползайте ближе и, как только Егоров свистнет, врывайтесь под мост!
Немцы, казалось, чувствовали себя в полной безопасности. Увлечённые телефонным разговором, они не заметили, как Егоров и старшина в сопровождении красноармейцев подползли к ним с обеих сторон. Потом Егоров вложил два пальца в рот, пронзительно свистнул, и все кинулись вперёд. Немцы даже не успели схватить своих автоматов, лежавших возле них на траве. Телефонисты были мгновенно уничтожены, провода оборваны и аппарат брошен в реку. Но артиллерия врага тут же среагировала на это внезапное прекращение связи, и огонь по мосту сразу усилился. Неся с собой трофейные автоматы, Егоров с бойцами кинулись к окну и спустились в подвал.
Немного позже, когда огонь врага стал ослабевать, Зубачев вывел людей наверх. Отправив одного из бойцов на разведку в сторону 84-го полка, он обернулся к Егорову.
– Пробирайся назад через мост к нашим домам комсостава, – приказал он. – Возможно, майор Гаврилов и комиссар ещё там. Если не найдёшь их, установи связь с подразделениями, которые там дерутся, и возвращайся сюда. Встретимся около штаба или в полковой школе – я иду туда.
Час спустя Егоров с трудом добрался до района домов комсостава. Не найдя там никого, он в конце концов пришёл на участок у восточных ворот, где сражались под командованием Нестерчука артиллеристы 98-го противотанкового дивизиона. Вернуться оттуда он уже не смог – немцы вышли к мосту через Мухавец и отрезали путь в цитадель. А на другой день он был тяжело ранен и уже не встретился с Зубачевым.
Судя по всему, в первый и второй день обороны капитан Зубачев сражался на участке 44-го и 455-го полков. А на третий день, 24 июня, он оказался уже по другую сторону трехарочных ворот, в казармах 33-го инженерного полка, куда в это время уже перешли основные силы группы Фомина. Именно тогда в одном из подвалов этих казарм во время бомбёжки собрались на совещание командиры и был написан «Приказ э 1».
Здесь, на совещании, среди командиров возник спор, что должен делать гарнизон: пробиваться сквозь кольцо врага к своим или оборонять крепость. Говорят, Зубачев с необычайной горячностью выступил против того, чтобы уходить. "Мы не получали приказа об отходе и должны защищать крепость, – доказывал он. – Не может быть, чтобы наши ушли далеко – они вернутся вот-вот, и, если мы оставим крепость, её снова придётся брать штурмом. Что мы тогда скажем нашим товарищам и командованию? "
Он говорил с такой решительностью, с такой верой в скорое возвращение наших войск, что убедил остальных командиров, и по его настоянию из «Приказа э 1» вычеркнули слова: «Для немедленного выхода из крепости». Решено было продолжать оборону центральной цитадели, и Зубачев стал её главным организатором и руководителем.
Правда, уже вскоре и он, и Фомин, и другие командиры поняли, что фронт ушёл далеко и нельзя рассчитывать на освобождение из осады. Планы пришлось изменить – гарнизон теперь предпринимал попытки вырваться из кольца, и Зубачев стал таким же энергичным организатором боев на прорыв, хотя они и не приносили успеха, – враг имел слишком большой перевес в силах.
Капитан особенно подружился в эти дни с Фоминым. Такие разные по характеру, они как бы дополняли друг друга, эти два человека, – решительный, горячий, боевой командир и вдумчивый, неторопливый, осторожный комиссар, смелый порыв и трезвый расчёт, воля и ум обороны. Их почти всегда видели вместе, и каждое новое решение командования было их совместным обдуманным и обсуждённым решением. Даже ранены они были одновременно: Фомин – в руку, а Зубачев – в голову, когда немецкая граната, влетевшая в окно, разорвалась в помещении штаба. А два дня спустя оба – и командир и комиссар – вместе попали в плен, придавленные обвалом с группой своих бойцов. Но если Фомин, выданный предателем, был тут же расстрелян, то Зубачев остался неузнанным, и его с бойцами отправили в лагерь.
О дальнейшей судьбе Зубачева мне удалось узнать, лишь когда был найден майор Гаврилов. Оказалось, что он встретился со своим бывшим заместителем в 1943 году в офицерском лагере Хаммельсбурге в Германии. От одного из пленных Гаврилов узнал, что Зубачев содержится в соседнем блоке лагеря, и попросил подозвать его к проволоке.
Зубачев пришёл, и эти два человека, старые коммунисты, участники гражданской войны, боевые советские командиры, сейчас измученные, измождённые, оборванные и униженные выпавшей им судьбой, стояли по обе стороны колючей проволоки и, глядя друг на друга, горько плакали. И сквозь слёзы Гаврилов сказал:
– Да, Зубачев, не оправдали мы с тобой своих должностей. И командир и его заместитель – оба оказались в плену.
В это время появился часовой, и им пришлось разойтись. Гаврилов заметил, что Зубачев идёт с трудом – он, видимо, был истощён до крайности и болен.
А ещё позднее от одного бывшего узника Хаммельсбурга стало известно, что Зубачев заболел в плену туберкулёзом, умер в 1944 году и был похоронен там, в лагере, своими товарищами-пленными. Только год не дожил он до той победы, в которую так верил с первых часов войны и до последних дней своей жизни.
