Революция 1917 года была вызвана . Но протекала она отнюдь не по заранее написанному сценарию, где все предопределено, а роли распределены. Это подтверждают свидетельства участников и очевидцев .

Утром 23 февраля, или 8 марта по григорианскому календарю, работницы Выборгской стороны с лозунгами "Хлеба!" и "Долой войну!" вышли на улицы, чтобы в Международный женский день выразить долго копившееся недовольство. К ним присоединились рабочие соседних предприятий, затем волнения начались в других районах города.

Протесты рабочих никого не удивили. Художник Александр Бенуа записал в дневнике: "На Выборгской стороне произошли большие беспорядки из-за хлебных затруднений (надо только удивляться, что они до сих пор не происходили!)"

Зарю революции в событиях дня очевидцы не разглядели. Эсер Владимир Зензинов вспоминал, что хотя "всюду в городе говорили о начавшейся на петербургских заводах стачечном движении, но никому и в голову не приходило считать это началом революции".

Уже на следующий день процесс приобрел лавинообразный характер. Историк Александр Шубин пишет, что хотя командующий войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенант Сергей Хабалов "срочно выделил хлеб населению из военных запасов, но теперь это уже не остановило волнений… Они уже пришли к выводу, что в их бедах виновата Система. Демонстранты несли лозунги "Долой самодержавие!""

Активизировались члены оппозиционных партий. 24 февраля меньшевик Николай Чхеидзе заявил: "Игнорирование улицы — это свойство и правительства и многих из нас. Но улица уже заговорила, господа, и с этой улицей теперь нельзя не считаться".

Последующие события подтвердили правоту слов Чхеидзе. В донесениях Охранного отделения говорилось, что вечером у Гостиного двора "смешанным отрядом 9-го Запасного кавалерийского полка и взводом лейб-гвардии Преображенского полка был открыт по толпе демонстрантов огонь". Во время разгона митинга на Знаменской площади были убиты и ранены несколько десятков человек. По демонстрантам стреляли на Садовой улице, Литейном и Владимирском проспектах.

Резюмировал события трех дней . Он сообщил в Могилев в Ставку Верховного главнокомандующего, где находился Николай II:

"Внезапно распространившиеся в Петрограде слухи о предстоящем якобы ограничении суточного отпуска выпекаемого хлеба… вызвали усиленную закупку публикой хлеба… На этой почве двадцать третьего февраля вспыхнула в столице забастовка, сопровождающаяся уличными беспорядками. Первый день бастовало около 90 тысяч рабочих, второй — до 160 тысяч, сегодня — около 200 тысяч".

Николай II потребовал от Хабалова "завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией".

Восстание Петроградского гарнизона

Воскресным утром 26 февраля горожане обнаружили, что мосты, улицы и ведущие из рабочих кварталов к центру переулки заняты усиленными нарядами полицейских и воинских частей. На стенах висели подписанные Хабаловым объявления:

"Последние дни в Петрограде произошли беспорядки, сопровождавшиеся насилиями и посягательствами на жизнь воинских и полицейских чинов. Воспрещаю всякие скопления на улицах. Предваряю население Петрограда, что мною подтверждено войскам употреблять в дело оружие, не останавливаясь ни перед чем для наведения порядка в столице".

Но стрелять в народ были готовы не все. Напротив, 4-я рота запасного батальона лейб-гвардии Павловского полка, отказавшись открыть огонь по демонстрантам, обстреляла конную полицию. С помощью преображенцев роту обезоружили, а 19 зачинщиков отправили в Петропавловскую крепость.

Поздним вечером в ходе совещания правительства России в квартире премьер-министра большинство министров, уставших от критики думских златоустов, высказались за роспуск . Голицын с согласия Николая II объявил прекращение сессии с 26 февраля, назначив срок возобновления работы Думы в апреле.

Это решение было весьма странным — беспорядки начались не по вине Думы. Судя по всему, правительство не понимало, что делать в сложившейся ситуации.

Приказ о стрельбе в демонстрантов вызвал недовольство в частях столичного гарнизона. 27 февраля утром восстала учебная команда запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка.

Старший унтер-офицер Тимофей Кирпичников по прозвищу "Мордобой" вывел волынцев на улицу. К ним стали присоединяться солдаты других частей и демонстранты. Александр Керенский вспоминал, что "утром 27 февраля двухсоттысячный Петроградский гарнизон, абсолютно сбитый с толку происшедшими событиями, оказался без офицеров. Совет еще не был провозглашен, и в городе царил хаос".

Днем военный министр Михаил Беляев известил Ставку о том, что волнения, начавшиеся в некоторых частях, "твердо и энергично подавляются оставшимися верными своему долгу ротами и батальонами".

Беляев выдавал желаемое за действительное, дезинформируя императора. Взбунтовавшаяся толпа дошла до тюрьмы "Кресты" и освободила заключенных. В их числе были члены рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета, арестованные полицией в ночь на 27 января. Все они направились к Таврическому дворцу.

Распущенные и встревоженные

Там уже находились депутаты . Выслушав указ о роспуске, они собрались на совещание. Звучали разные предложения, в том числе не расходиться и объявить Думу Учредительным собранием. Но большинство депутатов было против.

Василий Шульгин вспоминал: "Вопрос стоял так: не подчиниться указу государя императора, то есть продолжать заседания Думы, — значит стать на революционный путь… Оказав неповиновение монарху, Государственная дума тем самым подняла бы знамя восстания и должна была бы стать во главе этого восстания со всеми его последствиями… На это ни , ни подавляющее большинство из нас, вплоть до кадет, были совершенно неспособны… Встревоженные, взволнованные, как-то душевно прижавшиеся друг к другу… Даже люди, много лет враждовавшие, почувствовали вдруг, что есть нечто, что всем одинаково опасно, грозно, отвратительно… Это нечто — была улица… уличная толпа…"

Взволнованные депутаты поступили хитро, избрав Временный комитет Государственной думы для "водворения порядка в г. Петрограде и для сношения с учреждениями и лицами".

Лев Троцкий заметил: "Ни слова о том, какой порядок эти господа думают восстановлять, ни о том, с какими учреждениями они собираются сноситься". Депутаты надеялись выиграть при любом развитии событий…

Тем временем в Таврический дворец, свидетельствовал социал-демократ Николай Суханов, "прорывались солдаты все в большем и большем количестве. Они сбивались в кучи, растекались по залам, как овцы без пастыря, и заполнили дворец. Пастырей не было".

Одновременно во дворец "стекались в большом числе петербургские общественные деятели различных толков, рангов, калибров и специальностей", среди которых хватало претендентов на роль "пастырей".

© Public domain

© Public domain

Вскоре инициативная группа во главе с объявила о создании Временного исполнительного комитета Петроградского Совета рабочих депутатов. Комитет обратился к рабочим с призывом немедленно выбрать депутатов в Петроградский Совет. По предложению большевика Вячеслава Молотова обратились и к частям гарнизона с предложением направить в Совет своих представителей. В 9 часов вечера социал-демократ Николай Соколов открыл первое заседание Петроградского Совета, на котором был избран исполком Совета во главе с Чхеидзе.

Агония царской власти

Вечером 27 февраля, когда в Таврическом дворце возникли два органа власти, Николай II впервые прокомментировал в дневнике происходившие в столице события: "В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад. К прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия!"

Император еще мог подавить начавшуюся революцию.

Придя в Таврический дворец, Суханов задался вопросами: "…что было сделано? И что надо было сделать? Заняты ли вокзалы на случай движения войск с фронта и из провинции против Петербурга? Заняты ли и охраняются ли казначейство, государственный банк, телеграф? Какие меры приняты к аресту царского правительства и где оно? Что делается для перехода на сторону революции остальной, нейтральной, и, быть может, даже "верной" части гарнизона? Приняты ли меры к уничтожению полицейских центров царизма — департамента полиции и охранки? Сохранены ли от погрома их архивы? Как обстоит дело с охраной города и продовольственных складов? Какие меры приняты для борьбы с погромами, с черносотенной провокацией, с полицейскими нападениями из-за угла? Защищен ли хоть какой-нибудь реальной силой центр революции — Таврический дворец, где через два часа должно открыться заседание Совета рабочих депутатов? И созданы ли какие-нибудь органы, способные так или иначе обслуживать все эти задачи?.."

Позже Суханов признал: "Тогда я не знал и не умел бы ответить на эти вопросы. Но теперь я хорошо знаю: не было сделано ничего…"

Ни император, ни его сторонники слабостью новых обитателей Таврического дворца не воспользовались. Как позже утверждал профессор Николаевской военной академии, генерал-лейтенант Дмитрий Филатьев, подавить "бунт" столичного гарнизона "легко можно было с помощью одной кавалерийской дивизии". Однако способного на это генерала не нашлось.

Более того, генералы во главе с Михаилом Алексеевым и депутаты во главе с Михаилом Родзянко не допустили возвращения императора в столицу.

Уже 28 февраля Беляев, сообщив в Ставку, что "военный мятеж" имевшимися у него "немногими оставшимися верными долгу частями погасить пока не удается", просил о спешной присылке "действительно надежных частей, притом в достаточном количестве, для одновременных действий в различных частях города".

К этому времени восставший народ захватил Адмиралтейство, Арсенал, Петропавловскую крепость, Мариинский и Зимний дворцы, разгромил и поджег здания Окружного суда, Жандармского управления, Дома предварительного заключения, нескольких полицейских участков.

Для того чтобы понять, какая громадная и ответственная роль выпала на долю петроградского гарнизона в дни Октября, достаточно установить сле-дующие три момента:

1) Петроградский гарнизон непосредственно «творил» революцию. Отдельные его войсковые части прочно свя-зали свое имя с той или ийой страницей этих историче-ских дней.

2) Петроградский гарнизон и по своему Официаль-ному положению (войска столицы), и по своей числен-ности, и, самое главное, по своей организованности, по связи своей с военной организацией при ЦК РСДРП (б) был и оставался всё время, начиная с февраля и до объявления демобилизации, примером для войсковых ча-стей всей России и, наконец:

3) расположенный в Красном Петрограде гарнизон отсюда, с тыла, давил линией своего поведения на фронт.

Только имея в тылу революционный гарнизон, могли быть спокойны за участь революции войска на фронте.

Все эти отдельные стороны вопроса полны гро-мадного интереса для истории Октябрьских дней 1917 года.

Общая картина

Гренадерский полк, по справедливости, считался одним из самых большевистских полков бывшего петро-градского гарнизона. Естественно поэтому, что части полка неизменно принимали участие во всех значитель-ных событиях дня.

Демонстрации 18 июня, июльская, охрана дворца Кшесинской, где помещался Петербургский комитет большевиков и военная организация большевиков, охрана Петропавловской крепости — всё это те страницы исто-рии, где бессменно встречается Гренадерский полк.

Такая роль полка определяется тем, что здесь с пер-вых же дней февральской революции была налажена са-мая тесная и живая связь с военной организацией при ЦК РСДРП (б).

Здесь членом полкового комитета работал один из членов Петербургского комитета РСДРП и военной орга-низации солдат Мехоношин. В действующем Гренадер-ском полку на фронте работал большевик штабс-капитав Гинтовт-Дзевалтовский. Число сторонников у них обоих непрерывно росло, и когда автор этих строк в марте 1917 года вступил в Гренадерский полк, то из всех рот и команд полка уже заметно выделялась своим влиянием 4-я (большевистская) рота.

Именно здесь были самые ожесточенные споры на тему: к чему война, нужно ли продолжать ее, кто ее ви-новник и т. д. Здесь же необычайно остро для того вре-мени ставились и общие вопросы. Точно спала какая-то пелена с солдатских глаз и правда предстала перед ними во всей своей ужасающей наготе.

Особенно поражали солдат и находили в их среде самый горячий отклик контрасты жизни тогдашнего Пе-трограда.

Помню, как однажды горячий спор закипел по поводу Гостиного двора.

Несколько солдат, вернувшись из города, возмущенно рассказывали, что Невский полон расфранченной публи-кой, Гостиный торгует вовсю; всюду мародеры тыла, их жёны и содержанки, и всюду автомобили, духи, кру-жева, наряды и смех... Слишком много смеху...

Как будто нет фронта, нет миллионов калек и уби-тых; как будто нет безработных и голодных. Как будто не было и революции... Солдаты раздраженно указы-вали, что в деревне нет керосина, мыла, нет гвоздей и соли, и шли прямым путем:

Неужели мы делали революцию, чтобы герои тыла попрежнему купались в довольстве, а крестьяне и рабо-чие попрежвему гнили и гибли в окопах?!

Почва в Гренадерском полку была прекрасно подго-товлена. Лозунги военной организации большевиков ждали только момента, чтобы быть претворенными в жизнь.

В деле развития среди солдат критического отноше-ния к действительности и указания выхода из февраль-ского тупика играла роль и близость казарм от дворца Кшесинской, где помещалась военная организация.

Имя Ленина с первых же дней его прибытия в Пе-троград стало для грёнадер живым символом.

Имя это знаменовало подлинную пролетарскую рево-люцию и безжалостно ставило крест над Керенским, над его «постольку-поскольку», над всей шумихой фраз и лозунгов, которыми пытались прикрыться коалиционные министры.

Солдаты нутром чувствовали, что из дворца Кшесин-ской дует «грозный», но «живительный ветер», и толпами шли туда; ловиля каждое слово Ленина и несли его в казармы.

Здесь они были почти полностью предоставлены самим себе.

Офицерство не играло в их жизни никакой, сколько- нибудь заметной, роли.

Солдатам приходилось самим строить свои организа-ции и в них искать ответа на наболевшие вопросы.

Совет Крестьянских Депутатов от петроградского гарнизона

Одной из таких организаций для всех солдат петро-градского гарнизона был возникший в конце весны Со-вет Крестьянских Депутатов от петроградского гарни-зона.

Солдаты ни на минуту не забывали, что они, прежде всего, в большинстве крестьяне, что военная служба только эгшзод в жизни каждого из них, и поэтому, когда образовался Совет Рабочих и Солдатских Депутатов, они живо почувствовали, что здесь нет необходимой пол-ноты-— нет Совета Крестьянских Депутатов. Эта закон-ная -потребность.крестьян в серых шинелях и нашла себе разрешение в образовании особого Совета Крестьянских Депутатов от петроградского гарнизона. Депутатами здесь были избранники отдельных войсковых частей, ка-жется, по два человека от жаждой роты и команды.

Совет собирался и работал в особом помещении (угол бывшего Каменноостровского и Большого проспектов на Петроградской стороне).

Одним из вопросов, сильно волновавших в то время петроградский гарнизон, был вопрос о земельных сделках. Газеты сообщали, что, боясь отобрания земель, мно-гие помещики продавали свои имения иностранцам на случай, чтобы Учредительное собрание было впослед-ствии бессильно отобрать проданную землю. Сделки чаще всего -были фиктивные; продавали имения подстав-ным лицам, лишь бы они "были иностранцами. «Прода-вали» боннам, учителям, -управляющим и т. д.

Солдаты волновались, обсуждали вопрос по с-вэим частям и в Совете Крестьянских Депутатов и, наконец, решили послать особую делегацию к председателю "Со-вета министров Керенскому с требованием прекращения сделок на землю вообще.

Была избрана делегация из шосьми-десяти членов Со-вета Крестьянских Депутатов от петроградского гарни-зона и отправлена в Мариинский дворец к Керенскому.

Передать требование Совета и настаивать на получе-нии немедленного согласия должен был пишущий эти строки, как один из членов Совета.

Керенский встретил делегацию крайне холодно, почти враждебно и, «едва.дослушав* резко оборвал: «Требова-ний здесь быть не может, Совет Крестьянских Депутатов т петроградского гарнизона не может ничего предписы-вать правительству... Я передам этот вопрос министру земледелия, где вы и получите справку...»

Крутой поворот на каблуках, с ловкостью почти воен-ного человека, и Керенсшш ушед вы, но вдруг из среды депутате® -выступил один солдат и резко обратился к Керенскому:

Насчет земли-то мы разберемся... Найдем концы.

А вот странно, что вы, эсер, и принимаете как револю-ционный министр в зале, где со всех сторон цари гля-дят... Снять бы их пора... А то противно...

Дело в том, что прием происходил в одной из зал Мариинского дворца, стены которой, действительно, были почти сплошь завешаны портретами бывших царей и их семейств. Керенский сконфузился, весь побагровел и как-то точно осел сразу.

С заискивающей улыбкой он обещал: «Да, да! Надо затянуть холстом или вынести. Да, да1 Завтра же», — и торопливо стал за руку прощаться с делегацией.

Митинг солдат

Это было вскоре после прибытия в Россию Ленина, в период самой ожесточенной травли бЬльшевиков.

Полковой комитет решил созвать митинг с участием представителей всех партий и членов правительства, чтобы в живом обмене мнений возможно рельефнее обнаружились разногласия, так волновавшие солдат полка.

От большевиков обещал приехать Ленин.

После речи Л. Г. Дейча собрание стало настойчиво требовать:

Ленина! Ленина!

Между тем из дворца Кшесинской сообщили, что Ленин нездоров.и приехать никак не может.

Этим воспользовались враги большевиков, и поднялся невообразимый шум:

Конечно! Еще бы!

— Да он и не приедет. Шпионы немецкие!

Приехали в запломбированных вагонах. Нарочно их прислал Вильгельм. Получили 20 миллионов марок. И т. д.

Митингу грозил срыв. Слушать бывших налицо представителей партии большевиков нечего было и думать.

Ораторы других партий довольно потирали руки.

До глубины души был возмущен Л. Г. Дейч.

Это безобразие. Клевета на Ленина. Это нечест-ная борьба.

Идите и объясните им историю приезда Ленина и роль Временного правительства, — обратился Дейч ко мне, как председателю митинга.

Я выступил бы сам, — прибавил он, — но мне плохо.

Действительно, с Л. Г. Дейчем сделался обморок.

Вооружившись наскоро газетами, где в то время боль-шевики объясняли историю своего возвращения через Германию, я взял слово.

Шум стих.

Чувствовалось, что митинг ловит каждое слово и по-тому, что речь шла о бесконечно дорогом уже многим из этой солдатской массы — речь шла о Ленине.

По окончании митинга ко мне, как председателю, под-ходили отдельные группы, и смысл их заявлений был трогательно благородным.

Мы можем не соглашаться с Лениным; может быть, мы не пойдем за ним, но клеветать подло. Не-честно это.

И тут же раздумчиво добавляли:

А здорово он объясняет. Жаль, что не приехал. Разделал бы он всех этих ораторов. Как вчера говорил с балкона о диктатуре пролетариата! Куда этим... Жаль, что не приехал, из-за него-то больше и пришли мы...

Вопрос о выводе революционных войск из Петрограда

Позиция, занятая петроградским гарнизоном после 27 февраля, политическая непримиримость солдат и всё возрастающее влияние на них партии большеви-ков — в лице, главным образом, военной организации большевиков — всё это не могло не беспокоить Вре-менное правительство и лидеров других политических партий.

Для всех было ясно: для того чтобы обессилить пи-терский пролетариат, надо убрать из Петрограда рево-люционные войска. Надо заменить их войсками с фронта, иначе говоря, верными частями, и только тогда должно было наступить умиротворение.

Первоначально вопрос этот был поднят на общегар-низонном собрании 17 апреля 1917 года под видом во-проса «о реорганизации гарнизона». И на этом же пер-вом> заседании представитель Волынского полка жало-вался: «У нас ида»г большая убыль тех людей, которые были с нами 28 февраля»-.

Позже вопрос ставился всё с большей откровен-ностью. О выводе революционных войск говорилось, так настойчиво, что пришлось заключить, особый; «договор» с Временным правительством о невыводе войск из Пе-трограда.

Вопрос этот, конечно, живо интересовал солдатские массы и имел то громадное значение; что при обсуждении его солдатам приходилось конкретно сталкиваться с общими вопросами политики.

На собраниях, посвященных именно этому вопросу, солдаты впервые сталкивались с понятием контрреволю-ции, с замыслами Корнилова; впервые здесь стави-лись вопросы о конечных целях революции; каждое собрание, посвященное этому вопросу, неизбежно стал-кивалось с вопросом об общей политике Временного пра-вительства, о призывах большевиков. Отсюда также есте-ственно и неизбежно собрание переходила к вопросу о войне.

Кому нужна, война? Нужно ли ее продолжение?’ Из-за чего возникла война? — И т. д. И это в каждой части, во всех запасных батальонах Петрограда, в Крон-штадте и у моряков.

И всюду неустанно- работала военная организация большевиков.

В ряде полков были особые ячейки, в других местах отдельные лица, но живая" связь военной- организации с каждой значительной воинской частью почти неиз-бежно имелась налицо и должна была приводить в от-чаяние Временное правительство.

Вывести войска ив Петрограда нужно, но сделать это втихомолку, без. обсуждения», никак; нельзя. А обсуждать, вопрос — значит снова говорить о политике Временного! правительства и: снова отражать нападки и разоблаче-ния военной организации.

Получался своего рада заколдованный круг.

Но для солдат гарнизона это было, несомненно, по-лезно: их политический горизонт расширялся:. На во* просе; так близко касавшемся их лично, они учились раз-бираться и в общих вопросах политической жизню страны.

Другим вопросом, столь же горячо волновавшим сол-датские.массы, но уже местного значения, вопросом в первую очередь только Гренадерского полка, было обсуждение положения, создавшегося на фронте после Тарнополя.

Как известно, действовавший на фронте Гренадерский полк отошел с линии фронта, создав нашумевший в свое время «прорыв фронта у Тарнополя».

Отход этот был поставлен в теснейшую связь с успе-хом большевистской пропаганды, а так как вопрос шел о «спасении России», то «патриоты» решили использовать этот момент вовсю.

Действовавший на фронте полц был, по словам Деле-гата полка Жерякова, 24 июня окружен казаками, кон-ницей и артиллерией; ротные и полковой комитеты были уведены казаками неизвестно куда. Комиссар Времен-ного правительства Кириенко по готовым спискам вызвал из полка свыше 100 большевиков; их увели тоже неиз-вестно куда (позже большинство арестованных очутилось в каменец-подольской тюрьме, а самое «дело» окончи-лось, как известно, тем, что инициатор отхода капитан Дзевалтовский в первых числах октября был судим и оправдан).

Над запасным Гренадерским батальоном в Петро-граде нависла угроза расформирования. От него требо-вали отречения от тарнопольцев, которых, как водится, предлагали немедленно заклеймить презрением и т. п.

Но в это же время приехали делегаты с фронта, и кар-тина сразу резко изменилась.

Делегат Кременков с особым ударением подчерки-вал, что полк не отказывался переходить в наступление вообще, а не хотел только наступать по призыву Керен-ского, как члена Временного правительства. Делегация утверждала, что если бы власть страны перешла в руки Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, они пошли бы в наступление как один, если бы их к тому призвали Советы.

Они сводились к следующему:

Гренадерский полк в действующей армии отказывает в доверии Временному правительству и требует пе-рехода всей власти *к Советам Рабочих и Солдатских Депутатов;

Отказ от наступления, начатого Керенским;

Исполнительный комитет, как видно, перешел на сторону капиталистов;

Министры-социалисты не социалисты больше, а ка-питалисты, буржуи и т. д.

Всё это обсуждалось не только на собраниях батальо-нов или в полковом комитете, но шло дальше и глубже.

Делегаты с фронта расходились по ротам и коман-дам, шли в другие полки, ехали в Кронштадт и в ка-зармы к матросам. Запасный батальон из Петрограда откликнулся своему полку на фронте двумя постано-влениями.

«Мы считаем, что правительство, состоящее в боль-шинстве из буржуазии, только задерживает дальнейшее успешное развитие революции и мешает правильному и скорому разрешению вопроса о мире.

Вся власть народу, вся власть Совету Рабочих, Сол-датских и Крестьянских Депутатов!

Только тогда свобода наша.

Только тогда- может наступить конец войны.

Предлагаем товарищам солдатам других частей, крестьянам и рабочим всей России присоединиться, в свою очередь, к нашей резолюции, встать стойко на за-щиту Советов Солдатских, Рабочих и Крестьянских -Де-путатов, требовать перехода всей власти к Советам».

Что же касается до отношения к действовавшему полку, в связи с обнажением им фронта под Тарнополем, то было решено послать туда особую, свою солдатскую, комиссию для расследования.

Причем, в связи с докладом делегатов о том, что на фронте в третью линию окопов нашего действующего полка были посажены чехи, наши же пленные, воору-женные теперь, чтобы расстреливать первые две линии в случае их колебания, — особо обращалось внимание комиссии на то, что если бы даже фактически этого и не было, то знаменательно самое появление такой версии и вера солдат в то, что так могло быть.

Запасный батальон кипел. Доверие к Временному правительству было окончательно подорвано.

В обсуждение политических вопросов втягивались на почве этих чисто солдатских интересов все солдаты полка, даже наиболее отсталые и безразличные вообще.

И чувствовалось, что, если ударит грозный час испы-тания, Временное правительство не встретит среди гре-надер не только поддержки, но не увидит от них и по-щады.

Живительный ветер дворца Кшесинской, связь с воен-ной организацией большевиков, выступления на полковых митингах Н. В. Крыленко, Дашкевича, В. И. Невского и бесхитростные, но полные огня речи делегатов с фронта (Бакулина, Жерякова, Кременкова и др.) — всё это де-лало свою работу, и гвардии Гренадерский запасный ба-тальон должен, по справедливости, войти в историю Октябрьских дней как одна из наиболее большевистских частей гарнизона.

II. В Волынском полку

Накануне Октября

Участвовал полк во взятии Зимнего дворца, был в по-ходе против Керенского, участвовал в изъятии 10 мил-лионов рублей из Государственного банка, и т. д.

Что же касается до темпа жизни в предыдущие ме-сяцы (август—сентябрь 1917 года), то политический пульс полка был здесь значительно слабее, чем в Грена-дерском полку.

Не было такой прочной и тесной связи с военной ор-ганизацией большевиков, не было, почти до самого Октября, ячейки партии в нем.

Участие полка в июльской демонстрации ограничи-лось тем, что на улицу вышла только одна рота с пра-порщиком Горбатенко.

Прапорщик Горбатенко и был в полку центром боль-шевистской пропаганды, но влияние его окрепло, и среди солдат полка появились определенные большевики (8-я рота) опять-таки значительно позднее.

Летом жизнь полка особенно всколыхнулась благо-даря отъезду к себе на- родину солдат-украинцев.

В связи с открытием Центральной украинской рады в особую единицу выделились украинцы. Среди 4000 солдат Волынского полка украинцев нашлось около 500 человек. Необходимо было по-братски поделить иму-щество полка. Уходившим были выделены не только аму-ниция и оружие, но и соответствующая часть полкового инвентаря: лошади, сбруи, полковые повозки, походные кухни, провизия и деньги. Отмечая это чисто товарище-ское отношение к себе со стороны полка, уезжавшие клялись, в свою очередь, там, на Украине, быть верными идеалам революции и никогда не забывать 4 , что они сол-даты 1-го Революционного полка России.

На митинге перед отъездом ораторы рельефно под-черкнули, что отъезд однополчан-украинцев к себе до-мой, протекающий в подобных условиях, знаменует собой новую, совершенно немыслимую прежде страницу исто-рии: сходит со сцены старое государство насилия и пора-бощения и уступает свое место новому государственному образованию — федерации свободных народов, добро-вольному союзу раскрепощенных ныне и независимых частей бывшей империи дома Романовых. К началу Октября политическое настроение полка сильно измени-лось. Связь с военной организацией большевиков у полка окрепла, команда пулеметчиков и 8-я рота определенно считали себя большевистскими; полк жил исключительно по указаниям Смольного.

Полковой комитет, во главе которого стоял поручик Ставровский, а одним из членов был знаменитый Кирпич-ников, совершенно потерял свое влияние; решено было избрать новый комитет, более подходивший к новому настроению полка.

Председателем комитета был избран автор настоящих строк, товарищем председателя тов. Горбатенко. От обоих, как руководителей всей полковой жизни, полк определенно потребовал полного подчинения Совету Ра-бочих и Солдатских Депутате» и самого тесного контакта с военной организацией, а позже с Военно-революцион-ным комитетом.

Из событий, непосредственно предшествовавших 1 октября, необходимо отметить особую делегацию от имени Военно-революционного комитета в штаб Петро-градского военного округа.

Военно-революционный комитет настаивал на кон-троле распоряжений штаба и для передачи этого постано-вления полковнику Полковникову избрал особую деле-гацию.

В числе делегатов, как председатель полкового ко-митета Волынского полка, был и пишущий эти строки.

Делегации пришлось пройти бесчисленное количество адъютантов и докладчиков, потерять в ожидании добрый час времени, чтобы получить, как и предполагалось, ка-тегорический отказ.

Но делегация имела значение также и в том отноше-нии, что она была своего рода разведкой в оперативный штаб противника, разведкой почти накануне боя, и ни-чего, кроме бодрости, делегатам и их пославшим эта разведка дать не могла.

Делегация только что покинула Смольный. Там не было никакого порядка. Стояла невообразимая сутолока. Но чувствовалось, что над всем этим сумбуром, суетой и непрерывным потоком приходящих и уходящих матро-сов и солдат реет живительный дух революции.

Все были полны энтузиазма, горели жаждой борьбы, все ждали только призыва, так как отовсюду поступали донесения, что воинские части и рабочие всецело на платформе Военно-революционного комитета и готовы к борьбе. Задор, молодость и вера в победу были атмо-сферой Смольного.

Другая картина была в штабе округа. Здесь тоже сутолока, несмотря на вечер. Длиннейший стол приемной. Тут ждут приехавшие в штаб начальники частей; полков-ники, два-три генерала. Торопливо записывают что-то адъютанты в суетливо исчезают в кабинете, где работает «сам» начальник штаба. А на лицах у всех одно: ско-рей бы кончилась вся эта процедура! Домой скорей бы... Поздно уж... Все устали, и спать хочется. В холодных и пустынных залах штаба на всем лежала печать обречен-ности. Ее чувствовали и те, кто по инерции еще бегал с докладами, и те, кто приехал «представиться» началь-нику штаба.

Живо почувствовали ее, конечно, и делегаты Смоль-ного.

Это была последняя мирная встреча делегации с людьми в погонах.

Через день было объявлено, что штаб Петроградского военного округа признается прямым орудием контррево-люции и войска отныне должны подчиняться только Военно-революционному комитету и его комиссарам при отдельных воинских частях.

Взятие Зимнего дворца

День 25 октября прошел в полку в самом нервном настроении. Вести, со всех сторон долетавшие в полк, были отрывочны и противоречивы.

Люди, посланные для связи в Смольный, вернулись только около 4 часов. И только тогда подтвердилось, что Керенский бежал, Временное правительство объяв-лено низложенным и что вся власть перешла к Военно-революционному комитету.

Всюду образовались кучки и группы солдат. Среди обсуждавших положение чаще всего слышалось: «Нако-нец-то; давно пора!».

Это солдаты посылали свое надгробное слово Времен-ному правительству.

Но вместе с тем и тень тревоги и забот легла на полк.

Не верилось, что обойдется без борьбы. Шли слухи о подходе фронтовых частей. Штаб округа был еще в ру-ках офицерства. Правительство еще заседало в Зимнем дворце. Некоторые утверждали, что Керенский уехал к войскам фронта, чтобы вернуться с ними и тогда дать бой большевикам...

Как всюду, были сомневающиеся, те, кто не верил; а рядом с ними, тут же на нарах, находились фанатики революции, энтузиасты, горевшие каким-то пожирающим огнем. Им казалось, что даже эти события, летевшие с ужасающей быстротой, идут слишком медленно. От них слышалось только одно: «Скорей бы, скорей!».

Все чувствовали, что перевернулась еще одна стра-ница истории, и все хотели заглянуть в следующую — одни робко, недоверчиво и с опаской, другие, полные огня и веры, как дети революции.

Около шести часов вечера пришло распоряжение укрепить территорию полка. Опасались нападения или провокации со стороны Временного правительства. Про-тив Фонтанной улицы, и по Волыйскому переулку были установлены пулеметы.

Солдатам 8-й и 4-й рот были розданы боевые па-троны. В полном сборе была команда пулеметчиков.

В полку никто не ложился спать. Все чувствовали, что должно произойти что-то значительное, такое, что историческими сделает и эту ночь, и тех людей, которые там наверху, в Смольном, решили вступить в смертель-ную схватку с Временным правительством; и полк нетер-пеливо, с трепетом ждал только одного: в этой схватке не кликнет ли клич Смольный, не позовет ли Военно-ре-волюционный комитет к себе на помощь. Ждал, чтобы тысячью голосов ответить: «Слышим, готовы! Идем к вам... Почему вы не звали нас раньше?!».

Около 8 часов пришло распоряжение: выступить к Зимнему дворцу в количестве 300 человек, сбор в ка-зармах Павловского полка.

Через несколько минут отряд построился, а через полчаса мы подходили уже к Марсову полю.

В пути солдаты интересовались только одним: дей-ствительно ли их вызвал Смольный, действительно ли идем добивать Временное правительство.

Боялись провокации, ошибки, недоразумения.

Обстановка поддерживала тревогу. Ночь выпала тем-ная. Порывами дул холодный, северный ветер. Где-то слышалась перестрелка.

Марсово поле было сплошь заставлено штабелями дров. Невольно вспоминались февральские дни, когда в войска стреляли из-за каждого угла.

Почему Марсово поле не могло сыграть роль Ло-вушки, где под прикрытием дров и ночи можно было учинить расправу над теми, кто шел по зову своего Ревкома?

В" казармах Павловского полка нас встретил капитан Дзевалтовский. Часть волынцев была назначена для связи со всё подходившими частями и рабочими отря-дами, а часть для охраны юнкеров, а позже и женского батальона, когда тех обезоружили и захватили на Двор-цовой площади.

Глубокой ночью был взят Зимний дворец. Кликами радости и долго несмолкавшим «ура» встретили волынцы свой отряд, когда около 6 часов утра он принес им в ка-зармы весть о взятии дворца и о ликвидации Времен-ного правительства.

Но иллюзий ни "у кого не было даже в эту минуту. Все знали, что еще много борьбы и трудностей предстоит, чтобы окончательно считать погребенным Временное пра-вительство и твердо установившейся власть Октября. Действительно, на другой же день после переворота, 2 октября, стало известно, что готовится забастовка на двух пунктах, одинаково важных для нормального хода жизни города: на водопроводе и на электрической станции.

Обычно в таких случаях на место забастовки Ревком посылал кого-нибудь из представителей гарнизона и пар-тийного товарища из рабочих.

Уладить дело с рабочими водопровода Военно-рево-люционным комитетом было поручено автору этих строк и еще одному рабочему.

Как и следовало ожидать, достаточно было точной информации обо всем происшедшем и указания, что войска гарнизона сознательно готовы на всяческие жертвы и на самую жестокую борьбу за власть, осуще-ствляемую Военно-революционным комитетом, чтобы «за-бастовщики» сейчас же отказались от своего плана и просили нас и от их имени приветствовать власть Со-ветов.

Ставка «Всероссийского комитета спасения родины и революции» на забастовку была бита, по крайней мере, среди рабочих.

Зато появились зловещие тучи на горизонте со сто-роны Царского Села — Пулково. *

В отдельных воспоминаниях, посвященных этому мо-менту, верно и кстати указывается, что если этот эпизод и является мелким, звеном в истории Октябрьских дней, зато он поражает другим: высотой порыва, пламенностью энтузиазма и той твердой решимостью и волей к победе, на которые способны только революционные массы народа.

Если отражение сил Керенского представлять себе как более или менее организованное выступление против него войск петроградского гарнивона, то получится картина, имеющая весьма мало общего с тем, что было на самом деле.

Не солдат только выслал Питер для защиты от врага, а в полном смысле слова армию Революции.

Солдатами этой армии были все, кто готов был уме-реть за дело Октября, все, для кого в этот момент не было ничего более святого, как Революция, и более нена-вистного, чем враги eel

Город слал новые и новые ряды бойцов.

Тяжело ступая по мокрой дороге, скользя в канавы и громыхая походными кухнями, один за другим шли полки солдат.

Их перегоняли грузовики; на каждом 40—50, может быть больше, человек рабочих. Их слали заводы. У них винтовки и., ничего больше. Где они остановятся, что будут есть, кто будет подбирать у них раненых и возьмет убитых — они долго не думали над этим. Схватили вин-товки и бросились — победить или умереть!

Новые грузовики. Опять рабочие. Красная гвардия. Кого тут нет? Фабричная молодежь, подростки восем- надцати-двадцати лет, какие-то три гимназиста с ними и, обеими руками держась за винтовку и покряхтывая на выбоинах тракта, старик рабочий лет шестидесяти пяти. Седой и суровый, он кажется каким-то пророком среди этого грузовика молодежи.

Кругом на поле тысячи людей. В грязи и сырости они роют окопы. Разматывают и укрепляют колючую про-волоку. Проволока всюду в гигантских клубках. Завтра она затянет собой все подступы к столице.

Кто руководит этой работой? Где инженеры? Саперы? Специалисты? Кто дает им указания?

Никто! Это Армия Революции...

Ближе к Пулкову по обе стороны тракта какие-то одинокие фигуры. Прямо в поле. Насколько хватает глаз, можно видеть отдельные черные точки.

Количество их постепенно увеличивается. Это значит, что подошел новый грузовик и ушел обратно, оставив в поле 50—60 матросов.

Выкопав или отыскав какое-нибудь углубление в пол- Ьршина, на расстоянии 30—40 шагов один от другого, они стоят здесь в поле под октябрьским дождем, зорко всматриваются в сторону врага и карабинами сдержи-вают тех, кто грозит им пулеметами из блиндирован-ного поезда.

Армия Революции имеет достойных часовых!

Это их назвали когда-то: «краса и гордость рево-люции».

На равнинах Пулково — Царское они скромно под-твердили, что это так.

Путиловская молодежь. Красная гвардия.

Неизвестно, откуда появлялись они там, где было хоть какое-нибудь прикрытие. Теплушка, грузовик, ва-гон — им всё равно.

Из-за него, между колес, из-за рельс и наеыпи они по-сылали врагу свои залпы и неизвестно куда исчезали, когда «становилось жарко».

Это — партизаны Армии Октября.

Женщины, девушки, работницы. Они здес;ь же с сум-ками через плечо, с наспех сделанной повязкой Крас-ного Креста; прямо с заводов и фабрик они явились сюда, чтобы не остались без помощи те, кто вышел за-щищать Октябрь...

Это воодушевление рабочих видел враг и решил при-нять свои меры.

По городу были пущены слухи, один чудовищнее другого.

Тем, кто стоял в Пулкове, нашептывали, что город уже занят казаками.

Малодушные дрогнули. Менее устойчивые пошли обратно.

Это было почти исключительно в полках и совсем не коснулось моряков и рабочих.

В 11 часов 30 минут вечера в Волынском полку было созвано собрание полкового и ротных комитетов «для выяснения создавшегося положения».

И командир, и офицеры полка усиленно внушали солдатам, что между отдельными частями войск нет связи, что неизвестно, где наш штаб, что мы не знаем даже, кто стоит впереди и кто позади нас, что рисковать при таких условиях людьми полка было бы безумием, и вывод делали, что надо вернуться в Петроград, чтобы оттуда сказать и Смольному и Керенскому: «Ни шагу вперед, ни капли крови. Договаривайтесь о власти от-крыто, при свете гласности и под контролем всего гарнизона. До тех пор ни шагу вперед, ни капли крови».

Ни призывы комиссара полка, ни речи несогласных с отступлением помочь не могли, и часть полка из Пул-кова пошла обратно.

Ушли, конечно, командир и, кажется, все, без исклю-чения, офицеры.

Ушли тотчас же, ночью, чтобы, по выражению пред-ставителя 11-й роты, «не освистывали их дорогой, как отступать будут».

Часть солдат, немного больше половины, не подда-лась ни на какие уговоры и решила остаться, хотя бы им угрожала гибель. «Лучше умереть, — заявили они, — чем договариваться с Керенским».

Эта группа решила послать за ушедшими представи-телей полкового комитета и партийных товарищей и по-пытаться вернуть ушедших с дороги или даже из казарм, если они дойдут уже до Петрограда.

Петроград остался верен себе. Едва «отступившие» вошли в казармы, как пришедших закидали вопросами:

1) В чем дело? Что случилось? Нет связи? А как же рабочие, а моряки, -— ведь стоят же те под снарядами Керенского?!

2) Нет организации!

3) Вы просто трусы и изменники революции, — отве-чали им. — А если нет — немедленно на фронт! На этот раз всем полком. Все, каю один, — во искупление колеба-ния и сомнений...

В 9 часов утра 31 октября в полку состоялся митинг, а вечером того же 31 октября Волынский полк стоял на позициях против Керенского уже в составе почти всех своих рот и команд, превышая численностью все другие воинские части, вышедшие против Царского Села.

Позднее удалось установить, что в отступлении сы-грали роль не малодушие солдат и не минутное только колебание командного состава, а чья-то искусная мысль, подсказанная через офицеров полка, что надо идти в Петроград, созвать там общегарнизонноё собрание и, захватав фактически всю власть в свои руки (вок-залы, телефонную станцию, почту, телеграф и т. д.), объявить не более не менее как диктатуру гарни-зона.

Об этом сконфуженно рассказывали позже сами сол-даты и каялись, что дали увлечь себя гипнозом слов, так как фактически диктатура гарнизона в тот момент уже осуществлялась через Военно-революционный комитет, в руках которого, как представителя гарнизона, и без того была вся полнота власти.

И другую оценку, полную и содержания и смысла, приобретал факт, сперва показавшийся таким ненужным, неуместным.

Когда 29 октября солдаты полка в темноте и в грязи, под дождем и ветром, шагали по тракту к Пулкову, их нагнал автомобиль с членами Военно-революционного комитета.

Слепя глаза фонарями и завывая своим гудком, авто-мобиль въехал в гущу полка, и послышались слова, показавшиеся такими неуместными: «Больше всего, това-рищи солдаты, следите за своими офицерами! Не дове-ряйте вашему командному составу... В большинстве слу-чаев он душой с Керенским. Во все глаза смотрите за вашими офицерами. При малейшей попытке к переходу на сторону врага или к сдаче — на месте прикалывайте изменников Революции...»

На этот раз Волынский полк оставался на фронте (в деревне М. Кабази) до 3 или 4 ноября, когда полу-чил приказ вернуться в Петроград.

«Осада» Государственного банка

Это был, пожалуй, последний яркий эпизод в жизни Волынского полка, а если не считать разгона Учредитель-ного собрания, и в жизни всего петроградского гарни-зона в Октябрьские дни.

Рано утром 7 ноября во все части была разослана телефонограмма явиться на гарнизонное собрание в Смольном.

На этом собрании в сжатых, но сильных словах было обрисовано положение: сопротивление Советской власти со стороны буржуазии приобретает совершенно органи-зованный характер: начинают саботаж всё новые и но-вые группы служащих, чиновников, «общественных» дея-телен и т. д. А между тем фронт — под угрозой голода. Для охраны хлебных грузов, идущих в армию; нужно разослать тысячи солдат, моряков и красногвардейцев.

И для этого, и для других неотложных работ, Совету Народных Комиссаров нужны средства. Чиновничество Государственного банка не дает денег. Их нужно взять. Части гарнизона должны через 2—3 часа с музыкою войти в Государственный банк и продемонстрировать, что сила войск на стороне Советов.

Собрание закончилось в 11 часов 40 минут утра.

В час дня войсковые части стали подходить к банку...

Между тем «Комитет спасения родины и революции» решил использовать этот момент, чтобы дать генераль-ный бой большевикам.

В Государственный банк прибыли делегации: Всерос-сийского Совета Крестьянских Депутатов, Союза Сою-зов, Союза служащих и рабочих банка, члены Петро-градской Городской думы, представители отдельных пар-тий, и т. д. и т. д.

Опираясь на то, главным образом, что Государствен-ный банк не казначейство и что он хранит всенародное достояние, распоряжаться коим может только власть, избранная всем народом, все они решительно протесто-вали против «дневного грабежа», «взлома народного сун-дука» и т. д.

Тов. В. Р. Менжинский вручил мандат на получение 10 миллионов рублей и от имени Совнаркома объявил, что государственными преступниками будут считаться те, кто будет препятствовать исполнить распоряжение власти.

На размышления было дано 10 минут.

Цель была достигнута: сопротивление сломано.

Прибытие и наличность войск говорили яснее аргу-ментов, что там, где есть приказ Советской власти,—там вся сила войск, и что у %тих войск нет иного источника распоряжений, как только.Смольный, только Военно-ре-волюционный комитет.

Представителям банка оставалось только капитулиро-вать, но.,.

Оно нашлось, это спасительное «но», и дало возмож-ность еще на миг возликовать «Комитету спасения ро-дины и революции».

Оказывается, мандат на имя Менжинского в суматохе забыли дать на подпись Ленину. Не было и других под-писей.

Этим воспользовались заправилы банка. Послыша-лись фразы: «...и вот с такими-то бумажками Совнарком требует выдачи 10 миллионов народных денег». Подчер-кивалось, конечно, «народных».

Было очевидно, что начинается розыгрыш промаха.

Между тем для войск всё оставалось попрежнему ясным.

Их прислал Смольный, й уходить без денег они даже не думали.

Нужен был выход из положения.

Нужно было решение тех, кто послал.

Мы поехали в Смольный.

Было уже около пяти часов вечера, когда главно-командующий войсками, подполковник Муравьев, и пи-шущий эти строки вошли в Смольный за инструкциями.

Обычные занятия были уже кончены. В бесконечных коридорах Смольного — гулкая тишина.

После шума и дебатов банка она казалась таким рез-ким контрастом. „

В комнате рядом с той, где работал Ленин, было еще несколько человек. Сам Ленин, когда мы вошли к нему с докладом, работал, — писал за маленьким рабочим столом.

Не отрываясь от письма, он обратился ко мне:

Ну что у вас там?

Во время доклада Ленин продолжал писать и иногда казалось, что он не слушает.

Но едва я дошел до того, что мандат не имел подписи, как Ленин быстро прервал меня:

Значит, денег получить нельзя! А кто писал ман-дат? — обратился он к тем, кто был в соседней комнате.

Была названа, если не ошибаюсь, фамилия одного из видных работников партии. .

Ведь этакая досвда, — продолжал Ленин, снова возвращаясь к тому, что он писал.

А затем, быстро встав, резюмировал:

Вопрос о 10 миллионах придется временно считать открытым. Все основания, как правовые, так и иного ха-рактера, при последующих требованиях будут неизменно указываться.

Вот так! Поезжайте и ликвидируйте вопрос...

С самым тяжелым чувством мы покинули на этот раз Смольный. "

Чувствовалось, что дело, которое должно было удасться, не удалось из-за мелочей, из-за несоблюдения формы.

Но через несколько дней всем стало ясно, что демон-страция войск и вся эта «осада банка» не прошли бес-следно.

Борьба из области фронта и войск переходила в дело-производство.

Враг искал убежища в формальных упущениях канце-ляриста. Значит, враг был сломлен.

Значит, власть Октября прочно входила в жизнь...

Разгон «учредилки»

Последним событием, в котором известную роль при-шлось сыграть петроградскому гарнизону в целом, был разгон Учредительного собрания.

Но было бы несправедливостью не отметать, что этот, казалось бы, чрезвычайно важный момент особого ожив-ления а былых тревог среди солдат не вызвал.

И когда 15 января 1918 года назначенная для несе-ния патрульной службы 1-я рота Волынского полка за-колебалась выходить, зная, что в этот день она может быть обращена против Учредительного собрания, то до-статочно было комиссару полка только разъяснить, что Советы — это есть такая форма государственного бытия, которая идет дальше и глубже Учредительного собрания, что раз осуществлены Советы, было бы шагом назад воз-вращение к Учредительному собранию, — и рота бодро и уверенно вышла к своим постам, заявляя: если Учредательное собрание может оказаться..против Советов — оно не нужно! Да здравствуют Советы! Вся власть Со-ветам!..

Как жил гарнизон в Октябрьские дни

Для полноты описываемых событий остается приба-вить, как жнл гарнизон в дни Октября в своей буднич-ной жизни.

В первую очередь, конечно, идет вопрос о преслову-той «распущенности», о том, что все матросы и солдаты стали спекулянтами и торговцами и что нельзя было дви-гаться по улицам Петрограда, столько лежало на них шелухи от семечек, которые «геройски» лущил весь петроградский гарнизон.

Значительная часть этих упреков относится к сравни-тельно более позднему времени. Отдельные случаи рас-пущенности солдат, конечно, были.

Дисциплина палки, окриков, гауптвахты и карцера пала. А самодисциплины привито еще не было. Но, на-ряду с этим, нельзя не подчеркнуть, что чем дело было ближе к Октябрю, тем чаще можно было наблюдать в частях примеры новой, небывалой раньше, немысли-мой при прежнем строе революционной дисциплины.

Говорить о том, с какой точностью выполнялись рас-поряжения Военно-революционного комитета, военной организации РСДРП (б) и комиссаров, не нужно потому, что это известно всем.

Но даже распоряжения полковйго комитета, ссылав-шиеся на то, что этого требует Революция, как общее правило, были святы для воинских частей.

Отчетливо помню тот случай, когда в ноябре 1917 года в Волынском полку солдат Архипов беспрекословно от-был недельный внеочередной наряд за то только, что самовольно взял из хлебоюекарни три или четыре фунта хлеба.

Или другой случай: во время разгрома винных скла-дов солдаты отняли у кого-то. вблизи казарм две чет-верга водки. Они доставили ее в полковой комитет, где она и стояла на окне несколько дней, прежде чем коми-тет постановил уничтожить ее.

Ковечво, это не относится к моментам, когда под влиянием тех или иных событий закипали страсти. Тогда бурлил солдатский океан, и не было для него автори-тетов...

Главным образом нельзя ни на минуту думать, что вся солдатская масса в дни Октября переродилась и стала сплошь революционной. В ней, как и всюду, оста-вались шкурники, контрреволюционеры, люди не чуж-дые легкой наживы, но не они давали тон в эти дни. Их голосов не было слышно. Распоясаться они не смели.

Лучшим подтверждением этого может быть эпизод из того времени, когда по городу пошла и угрожала рево-люции волна пьяных погромов.

Разгонять погромщиков приходилось и днем и ночью, и в виду особенности обстановки действовать приходи-лось со всей возможной решительностью.

И вот одна из рот полка, посланная, чтобы разогнать погромщиков, не устояла от соблазна. Солдаты побро-сали винтовки и присоединились к тем, кто разбивал бо-чонки и тут же напивался до бесчувствия.

Пришлось послать 8-ю роту, как наиболее стойкую.

Опьяневшие солдаты не хотели и слышать о прекра-щении попойки. Результат был для них весьма неожи-данный. Погреб был очищен через какихгйибудь полчаса, а из поклонников вина около восьмидесяти человек потащились прямо в околоток отлеживаться и... вынимать занозы.

Около дюжины прикладов было разбито в щепки о спины и о «поясницы» загулявших.

А через несколько дней обе роты мирно объяснялись:

Нельзя же так. До сих пор присесть не можем! Занозы — во какие...

Убить вас мало было. «Защитники Революции!» Знать, соскучились по «романовской» палке. Ну, мы вам и напомнили...

После января 1918 года жизнь в войсковых частях петроградского гарнизона стала идти всё более ровным и всё более медленным темпом.

Пишущему эти строки пришлось с ноября 1917 года быть председателем дивизионного комитета 3-й Петро-градской гвардейской дивизии, т. е. наблюдать жизнь четырех полков: Волынского, Литовского, Петроградского и Кексгольмского. И всюду было одно и то же. В связи с приближением общей демобилизации замеча-лась усиленная тяга солдат на родину. Усилились от-пуска. Канцелярии едва успевали заготовлять доку-менты.

Заботой полковых комиссаров и организаций было сохранить имущество частей, особенно то, которое могло представлять интерес для музеев, и, по возможности, до конца поддержать то горение революционной мысли, ко-торым так богат был петроградский гарнизон в дни октябрьских событий...

После демобилизации старый петроградский гарни-зон сошел со сцены. Он должен был уступить свое место новым формам обороны новой, пролетарской России.

А. Хохряков ,

председатель полкового комитета Волынского полка

Из сборника «Октябрьское вооружённое восстание в Петрограде. Воспоминания активных участников революции», Лениздат, 1956

Около пяти часов вечера полк выступил в количестве до 1000 человек, и к 10 часам вечера мы были в Пулкове.

Заслушав предъявленное Советом "Народных Комиссаров, в письменной форме, требование от 6 сего ноября за № 70 о выдаче Совету на экстраординарные расходы десяти миллионов рублей в порядке реквизиции и о зачислении этой суммы на текущий счет на имя Совета Народных Комиссаров, причем заместителем Народ-ного Комиссара по Министерству финансов В. Р. Менжинским было пояснено, что, в случае отказа в исполнении настоящего требования со стороны Совета банка, сумма эта будет взята путем взлома кассы силою, — Совет Государственного банка единогласно поста-новил: требование о выдаче каких-либо сумм Совету Народных Комиссаров, как не основанное на законе, Совет не считает себя в праве удовлетворить; равным образом Совет не находит возмож-ным открыть текущий счет на имя Совета Народных Комиссаров, как учреждения, не пользующегося правами юридического лица.

Вместе с тем Совет Государственного банка считает своим дол-гом протестовать против предъявления к Государственному банку требования о выдаче части вверенных банку народных средств в порядке реквизиции с угрозой взлома кладовых банка».

Не указано, почему именно Совет Нар. Комис. обращается с требованием денег не к Казначейству, а к Госбанку, в сферу деятельности которого производство расходов даже на армию со-всем не входит.

Восстание Петроградского гарнизона, принесшее победу Февральской революции, началось с бунта в запасном батальоне лейб-гвардии Волынского полка.

Но как такое могло случиться?

Ведь лейб-гвардии Волынский был самым дисциплинированным в русской армии!

Он выделялся даже на фоне прочих полков 3-й гвардейской пехотной дивизии - славившейся "каторжной" дисциплиной и образцовым внешним видом солдата 1 .

"Каторжная" дивизия

Дисциплину в солдатах 3-й гвардейской выковывали на каждом шагу. Для этого и добивались от них образцового внешнего вида, идеальной строевой выучки и неуклонного соблюдения внутреннего порядка. Ведь, приучаясь к аккуратности в мелочах, приучаясь делать лишь то, что положено, и лишь тогда, когда положено, человек приучается соблюдать установленные правила, подчинять свою волю чужой.

"Строгость - ни охнуть, ни вздохнуть; ноги протянуть без санкции начальства нельзя, - писал один из попавших в сентябре 1914 г. в запасный батальон лейб-гвардии Литовского полка. - В уборную хочешь - иди с рапортом к отделенному ефрейтору. [...]

Сапоги на поверке не блестят - наряд вне очереди. Пуговицы тусклы - наряд.

Клямор не блестит - гусиным шагом ходи" 2 .

Да, в 3-й гвардейской заставляли чистить даже не видную под бляхой скобу (кламмер) поясного ремня. А главные учителя солдат - унтер-офицеры и ефрейторы - использовали и "приемы выучки и воспитания, не предусмотренные тогдашним уставом" 3 .

"Одни ходят гусиным шагом", "другие бегают вокруг конюшни с фуражками, с ремнями, с котелками, с кружками, с портянками, с носками, с сапогами в зубах" - и все, "стараясь перекричать друг друга, вопят:

Я дурак! Я дурак! Я дурак!

Вот как чистят клямор! Вот как чистят клямор!

Я балда! Я балда!" 4

После такой дрессировки люди исполняли приказания автоматически.

Что и требовалось.

Ведь в бою у человека включается мощнейший инстинкт самосохранения. Чтобы подавить его, сознательности многим может не хватить. Вот тут и выручит привычка не раздумывая, автоматически, почти инстинктивно выполнять приказы.

Так вот, в лейб-гвардии Волынском дисциплину выковывали еще настойчивее, чем в других полках "каторжной" дивизии.

"Железный" полк

"Особая отчетливость - решительно во всем: в отдании чести, маршировке, ружейных приемах, в каждом движении - всегда и везде выделяла Волынцев", - признавал в 1930-м офицер лейб-гвардии Финляндского полка 5 .

Эту отчетливость волынцы сумели сохранить и в Первую мировую - когда полк не раз сменил свой рядовой состав. "Твердый, как на параде, шаг, идеальное равнение, особый отмах руки [назад до отказа. - Авт.], по которому Государь узнавал наших солдат даже тогда, когда они, будучи переведены в другой полк, носили уже иную форму. Тонкие черточки штыков, строго выравненных по рядам в горизонтальной и вертикальной плоскости, совершенно неподвижны..." 6 Так проходили волынцы перед начальством еще 15 июля 1916 г., на марше в прифронтовой полосе.

Полк закономерно дрался, не обращая внимания на смерть. Увидев в июле 1916-го на обшлагах русских гимнастерок желтую тесьму (3я гвардейская пехотная дивизия), а на планках, вдоль разреза, - темно-зеленую (четвертый полк дивизии, т.е. лейб-гвардии Волынский), пленные немцы оживились: "А-а, знаком регимент [полк (нем.). - Авт.]... Желязный регимент..." 7

И это всего за семь месяцев до исторического бунта.

"Дисциплина была видна во всем и проявлялась на каждом шагу", - так, по воспоминаниям тогдашнего командира полка, было еще в феврале 1917-го 8 .

Всего за несколько дней...

Лашкевич и "Мордобой"

И вот в запасном батальоне такой части восстала учебная команда! Та, где готовили унтер-офицеров - тех, кто сам должен был дисциплинировать солдат! Да еще и при таком начальнике учебной команды, как штабс-капитан Иван Степанович Лашкевич...

Об этом "по-девичьи румяном, с круглым русским лицом и с ясными добрыми большими серыми глазами" 9 офицере, которому в феврале шел 26-й год, достаточно сказать, что это бывший фельдфебель Александровского военного училища.

Это - марка.

Это значит - великолепный строевик и беспощадно требовательный начальник.

Только таких юнкеров назначали на должность фельдфебеля (по-советски - старшины). Ведь именно фельдфебель, прямой начальник всех юнкеров своей роты, отвечал за порядок в ней.

По свидетельству ряда офицеров Волынского полка, а также полковника М.Н. Левитова (уже летом 1917 года он общался с чинами запасного батальона), "репутацию строгого начальника" имел и зачинщик бунта, старший унтер-офицер Тимофей Иванович Кирпичников. Солдаты даже прозвали его "Мордобой" 10 .

Усмешка судьбы: именно Кирпичникова в ночь на 26 февраля Лашкевич назначил фельдфебелем 1-й роты (за несколько дней до этого из чинов основной учебной команды были сформированы две роты для подавления возможных беспорядков) - вместо срочно "заболевшего" подпрапорщика Лукина. Из рассказа "Мордобоя" о дальнейших событиях видно, что перешла к нему и основная должность Лукина - фельдфебель основной учебной команды (были еще две подготовительные и дополнительная).

Решение Лашкевича стало роковым - и для его личной судьбы, и для судьбы России.

Убийство перед строем

24 - 26 февраля обе роты разгоняли демонстрантов на Знаменской площади (ныне площадь Восстания).

Согласно записанному потом рассказу Кирпичникова, он потихоньку приказывал солдатам целить поверх голов, а в ночь на 26е предлагал "унтерам" обеих рот совсем не стрелять. Вечером же 26-го созвал командиров взводов и отделений основной учебной команды и предложил вообще отказаться усмирять беспорядки.

Те согласились. Проинструктировали своих солдат 11 . И утром 27 февраля построенная к приходу Лашкевича команда демонстративно и грубо нарушила дисциплину.

По версии Кирпичникова, команда крикнула "ура!" после того, как штабс-капитан поздоровался с ним. По версии стоявшего в строю Константина Пажетных, таким был ответ на приветствие Лашкевича команде.

На вопрос Лашкевича: "Что это значит?" ответил младший унтер-офицер Михаил Марков, и стало ясно, что команда взбунтовалась. Приказ стрелять (по версии Пажетных - приказы Лашкевича вообще) люди выполнять не будут, заявил Марков.

И, взяв винтовку "на руку", направил на штабс-капитана штык.

В следующую минуту бунтовщики потребовали от Лашкевича удалиться 12 .

А когда он показался во внутреннем дворе, Марков и ефрейтор Орлов 13 выстрелили в него из окон - и убили наповал.

(По версии офицера, расспрашивавшего потом солдат, команда дважды ответила молчанием на приветствие своего начальника: после этого Лашкевич сам вышел прочь, а застрелил его Кирпичников 14 . Но можно ли отвергнуть свидетельства двух очевидцев?)

После свершившегося убийства Кирпичников уговорил присоединиться к основной учебной команде и "унтеров" подготовительных команд. А когда они вышли на улицу, к ним без всяких уговоров примкнула 4-я рота.

Недомуштрованные

Вполне можно понять, что волынцам совершенно не хотелось стрелять в демонстрантов. Свой, русский, хлеба просит - разве это бунтовщик?

Но отказаться выполнять приказы...

Тут прежде всего аукнулось то, что волынской муштры в полном объеме солдаты и бо"льшая часть "унтеров" запасного батальона не испытали.

Почти все старослужащие погибли к октябрю 1916 года, к февралю от них остались жалкие крохи. "Волынцы" 3-й роты запасного батальона - отказавшиеся стрелять в демонстрантов 26 февраля 15 - это новобранцы, не прослужившие и 6 недель! То же в 1-й и 2-й ротах.

Солдат 4-й роты и людей Лашкевича муштровали от силы два - пять месяцев. Этим последним автоматически выполнять приказы стрелять в демонстрантов мешало еще и фронтовое прошлое.

В запасном батальоне они оказались уже второй раз.

В промежутке были фронт и ранение.

И не просто фронт, а наступательные бои августа - сентября 1916 года на владимир-волынском направлении. Прошедшие через эту мясорубку многого уже не боялись. Страшней германского фронта не будет! Не случайно и восстали они первыми в батальоне.

Солдаты-фронтовики начала 1917 года как минимум не боялись рассуждать.

А как тут не рассуждать, если к вечеру 26-го стало заметным бездействие власти?

Штабс-капитан А.В. Цуриков жестом пропускает демонстрантов на Знаменскую.

А капитан П.Н. Гейман молча проглотил отказ 2-й подготовительной учебной команды стрелять в толпу, устремившуюся через Литейный мост на Литейный проспект 16 .

Собственно, десятка два 17 пассионариев вроде Кирпичникова и Маркова и обеспечили успех восстания. Ведь бунтовать многие волынцы не хотели.

Обвал

Часть одной из волынских рот - размещенная в казармах лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады на Басковой улице (ныне улица Короленко) - упиралась даже в полдень 27 февраля. Она организованно вернулась в казармы, когда подошедший с отрядом верных присяге войск полковник А.П. Кутепов заверил, что расстреливать ее не будут 18 .

Но в центре бунта, в юго-восточной части Таврических казарм, в конце Виленского переулка, путь назад очень многим отрезали выстрелы Маркова и Орлова 19 .

Теперь или идти до конца - или под расстрел. За участие в бунте, отягощенном убийством офицера.

Терять нечего!

"На пле-чо! Шагом марш!" - скомандовал Кирпичников, и учебные команды с 4-й ротой двинулись по Виленскому к расположенным рядом казармам 18го саперного батальона - поднимать размещенные там прочие волынские роты.

"Мордобою" сообщили, что впереди выставлены пулеметы, и, не дойдя даже до Фонтанной, он развернул отряд. Ничего, пойдем в другую сторону и свернем налево, на Парадную. Поднимем расквартированные в Таврических казармах запасные батальоны лейб-гвардии Преображенского и лейб-гвардии Литовского полков.

Терять нечего! - и, вломившись с Парадной, с пальбой и криками "ура!" во двор Таврических казарм, солдаты с темно-зелеными с желтым кантом петлицами на шинелях часа полтора "бились", чтобы взбунтовать солдат с красными и желтыми 20 .

У тех тоже нашлись Кирпичниковы - старший унтер-офицер Федор Круглов поднял 4-ю роту запасного батальона преображенцев. Людей и тут связали кровью: волынцы закололи заведующего преображенскими мастерскими, армейского подполковника Богданова 21 ...

Ставшая многотысячной толпа восставших прошла Парадную и свернула налево, на Кирочную - поднимать другие части!

Терять нечего!

Свернув на Преображенскую (ныне улица Радищева), Кирпичников поднял (уже легко!) запасную роту лейб-гвардии Саперного полка.

На углу Кирочной и Знаменской (ныне улица Восстания) смутьяны взбунтовали 6-й запасный саперный батальон, убив его командира полковника В.К. фон Геринга.

Дальше по Кирочной, на углу Надеждинской (ныне улица Маяковского), квартировал Петроградский жандармский дивизион. Вывели на улицу и жандармов, а следом - юнкеров расположенной наискосок Петроградской школы прапорщиков инженерных войск.

"Ну, ребята, теперь пошла работа!" - с облегчением вымолвил Кирпичников 22 .

"Пошла работа!"

И действительно, к солдатам уже присоединились толпы демонстрантов. Уже горело на углу Литейного и Шпалерной здание Окружного суда - часть разделившейся массы восставших проникла и туда. Уже арестовывали и убивали полицейских. Эмиссары членов Государственной думы - решивших добиваться отречения царя - уже вели группы солдат к Таврическому дворцу, где собрались думцы...

Беспорядки превращались в Февральскую революцию.

1. Арамилев В.В. В дыму войны. Записки вольноопределяющегося. 1914-1917 годы. М., 2015. С. 26; Фомин Б. За Стоходом // Военно-исторический вестник. N 17. Париж, 1961. С. 31.
2. Арамилев В.В. Указ. соч. С. 26. Полк мемуаристом не назван, но упоминания о желтых шинельных петлицах, поручике Зарембо-Ранцевиче и косвенное сообщение о прежней стоянке полка в Варшаве однозначно указывают на лейб-гвардии Литовский.
3. Геруа А.В. Воспоминания командира полка // Вестник Волынца (Белград). N 5. 15 января 1931 г. С. 5.
4. Арамилев В.В. Указ. соч. С. 59-60.
5. Ходнев Д. Братьям-волынцам // Вестник Волынца (Белград). N 3. 20 февраля 1930 г. С. 6.
6. Куликов В.Я. Бой на Стоходе // Вестник Волынца (Белград). N 4. 16 августа 1930 г. С. 4.
7. Там же. С. 3.
8. Кушакевич А. Первые дни революции на фронте Л. Гв. Волынского полка // Вестник Волынца (Белград). N 10/11. 1 октября 1933 г. С. 17.
9. Геруа А. Воспоминания командира полка // Перекличка. Орган текущей связи Общества гг. Офицеров Л. Гв. Волынского Полка (Брюссель). N 6. Август 1937 г. С. 24.
10. Левитов. От обещания генерала Кириенко говорить всю правду "как на исповеди, перед Св. Причастием", до извращения им фактов и умышленной лжи. Мои возражения генералу Кириенко // Ответ на книгу Кириенко "1613 г. От чести и славы - к подлости и позору февраля 1917 г." Сборник статей членов Объединения чинов Корниловского Ударного Полка. Париж, 1965. С. 43.
11. Кирпичников Т.И. Восстание лейб-гвардии Волынского полка в феврале 1917 г. // Крушение царизма. Воспоминания участников революционного движения в Петрограде (1907 - февраль 1917 г.). Л., 1986. С. 302-307.
12. Там же. С. 309-310; История гражданской войны в СССР. Т. 1. Подготовка Великой пролетарской революции. (От начала войны до начала октября 1917 г.). М., 1935. С. 100-101.
13. История гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 101.
14. Волынец. Первый выстрел Февральской революции // Военная быль (Париж). 1963. Октябрь. N 63. С. 46.
15. Большевизация Петроградского гарнизона в 1917 году. Сборник документов и материалов. Л., 1932. С. 33.
16. Там же. С. 33-34.
17. Ганелин Р.Ш., Соловьева З.Б. Воспоминания Т.И. Кирпичникова как источник по истории Февральских революционных дней в 1917 г. в Петрограде // Рабочий класс России, его союзники и политические противники в 1917 году. Л., 1989. С. 189.
18. Первые дни революции в Петрограде. (Отрывки из воспоминаний А.П. Кутепова) // Генерал А.П. Кутепов. Воспоминания. Мемуары. Мн., 2004. С. 163-165.
19. Волынец. Указ. соч. С. 46.
20. Кирпичников Т.И. Указ. соч. С. 311.
21. Первые дни революции в Петрограде. С. 158-159; Зубов Ю.В. Лейб-гвардии Преображенский полк. С полком дедов и прадедов в великую войну 1914-1917 гг. М., 2014. С. 183.
22. Кирпичников Т.И. Указ. соч. С. 311.

Ход революции

«Николая Кровавого въ Петропавловскую крепость» Манифестация солдат

23 февраля (8 марта) произошёл революционный взрыв, положивший начало Февральской революции. Петроградские большевики использовали отмечавшийся Международный женский день для митингов и собраний, направленных против войны, дороговизны и тяжёлого положения работниц. Особенно бурно происходили они на Выборгской стороне, стихийно перерастая в стачки и революционные демонстрации, которые привели в движение весь пролетарский Петроград. С рабочих окраин колонны демонстрантов направились к центру города, прорвались на Невский проспект и здесь слились в единый революционный поток. В этот день бастовало более 128 тыс. рабочих. Революционная инициатива масс была подхвачена большевиками. В бурно нараставшее движение они вносили сознательность и организованность. Русское бюро ЦК и Петербургский комитет дали партийным организациям директиву: максимально развивать начавшееся движение. Поздно вечером в Выборгском районе состоялось совещание руководящего коллектива петроградских большевиков, которое признало необходимым продолжать и расширять забастовку, организовывать новые демонстрации, усиливать агитацию среди солдат, принять меры к вооружению рабочих. Совещание рекомендовало выдвинуть два основных лозунга: свержение монархии и прекращение империалистической войны, предложило «всем товарищам с утра приходить на предприятия и, не приступая к работе, после летучего собрания вывести возможно больше рабочих на демонстрацию». В последующие дни на предприятиях Петрограда с утра проводились митинги и летучие собрания, рабочие под руководством большевиков выходили на улицы и вливались в ряды демонстрантов. У большевиков недоставало сил, чтобы в организационном отношении охватить весь этот революционный поток, но движение развивалось под непосредственным идейным воздействием партии большевиков, её лозунги становились лозунгами восставших рабочих и солдат.

24 февраля в стачках участвовали рабочие 224 предприятий Петрограда, число стачечников возросло до 214 тыс. человек. Стачки и политические выступления стали перерастать в общую политическую демонстрацию против царизма.

25 февраля началась всеобщая политическая стачка, парализовавшая жизнь города. Вечером 25 февраля генерал Хабалов получил приказ царя о немедленном прекращении беспорядков в столице. Город был объявлен на осадном положении. В Петроград были вызваны дополнительные части, и 26 февраля в ряде районов города произошли кровавые столкновения с полицией и войсками. В тот же день на Знаменской площади была расстреляна крупная демонстрация рабочих; полиция произвела массовые аресты в различных общественных организациях и политических партиях. В ночь на 26 февраля были арестованы секретарь Петербургского комитета РСДРП А. К. Скороходов и член Петербургского комитета А. Н. Винокуров и Э. К. Эйзеншмидт. По поручению Русского бюро ЦК функции Петербургского комитета временно исполнял Выборгский районный комитет. Пролетариат усилил борьбу за солдатские массы. В листовке «Братья солдаты!» большевики призвали их поддержать рабочих, крепить «братский союз армии с народом». Вечером 26 февраля восстала 4-я рота запасного батальона Павловского гвардейского полка, открыв огонь по полицейским, расстреливавшим рабочих. Начался переход армии на сторону революции.

Председатель Думы М. В. Родзянко телеграфировал царю: Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано…

В условиях уже фактически начавшейся революции буржуазия продолжала торг с царём и стремилась вырвать у него согласие на «министерство доверия». Но царь дал распоряжение о перерыве в работе Думы с 26 февраля 1917.

27 февраля всеобщая политическая стачка переросла в вооруженное восстание, революционные действия рабочих сомкнулись с движением солдатских масс. Первыми в этот день восстали солдаты учебной команды Волынского полка, затем солдаты Преображенского и Литовского полков. Утром 27 февраля к восстанию присоединились свыше 10 тыс. солдат, днём – свыше 25 тыс., к вечеру – около 67 тыс., на исходе следующего дня – 127 тыс., а 1 марта - 170 тысяч, то есть весь гарнизон Петрограда. Солдаты Петроградского гарнизона вставали под знамя революции. Совместными усилиями вооруженные рабочие и солдаты 27 февраля почти полностью овладели Петроградом. В их руки перешли мосты, вокзалы, Главный арсенал, телеграф, Главный почтамт, важнейшие правительственные учреждения. Были разгромлены полицейские участки и захвачены тюрьмы, выпущены политические заключённые, начались аресты царских министров. Генерал Хабалов с незначительным числом войск попытался укрепиться в здании Адмиралтейства, но 28 февраля (13 марта) вынужден был капитулировать. Пали последние бастионы царизма: Петропавловская крепость, Зимний дворец. Попытка царя организовать карательную экспедицию во главе с генералом Н. И. Ивановым потерпела крах. Министры последнего царского правительства были арестованы и вскоре заключены в Петропавловскую крепость. Революция победила в столице.

Приблизительно к 14 часам тысячи солдат пришли к Таврическому дворцу, в котором заседала Государственная Дума и заняли все ее коридоры и прилегающую территорию. Дума встала перед выбором или примкнуть к восстанию и попытаться овладеть движением, или погибнуть вместе с царизмом. В этих условиях Госдума решила формально подчиниться указу царя о роспуске Думы, но решением частного собрания депутатов создала около 17 часов Временный комитет Государственной думы под председательством октябриста М. Родзянко путем кооптирования 2-х депутатов от каждой фракции. В ночь на 28 февраля Временный комитет объявил, что берет власть в свои руки.

После того как восставшие солдаты пришли к Таврическому дворцу, депутаты левых фракций Госдумы и представители профсоюзов создали в Таврическом дворце Временный Исполком Петроградского Совета рабочих депутатов. Он распространил по заводам и солдатским частям листовки с призывом выбирать своих депутатов и присылать их к 19 часам в Таврический дворец по 1 депутату от каждой тысячи рабочих и от каждой роты. Большевики стремились возглавить движение за создание Советов. Так, Выборгский районный комитет организовал инициативную группу по выборам в Советы рабочих депутатов, которая обратилась к рабочим и солдатам с прокламацией: Настал желанный час. Народ берет власть в свои руки... Прежде всего выбирайте депутатов, пусть они свяжутся между собой. Пусть под защитой войска создастся Совет депутатов

В 21 час в левом крыле Таврического дворца открылись заседания рабочих депутатов и был создан Петроградский Совет рабочих депутатов во главе с меньшевиком Чхеидзе и заместителем председателя Исполкома трудовиком А. Ф. Керенским. В Петроградский Совет вошли представители социалистических партий (меньшевиков, эсеров и большевиков), профсоюзов и беспартийных рабочих и солдат. Определяющую роль в Совете играли меньшевики и эсеры. Совет пользовался безоговорочной поддержкой восставших рабочих и солдат, реальная власть находилась в его руках. Он приступил к созданию рабочей милиции и формированию районных органов народной власти. Но революционную деятельность Совета тормозили меньшевики и эсеры.

28 февраля - началось восстание в Москве, к которому к ночи присоединилась 1-я запасная, артиллерийская бригада, а затем другие воинские части. Председатель Временного комитета Родзянко ведет переговоры с начальником штаба Верховного главнокомандующего генералом Алексеевым о поддержке Временного комитета со стороны армии, а также ведет переговоры с Николаем II, в целях предотвращения революции и свержения монархии.

Петроградский Совет составляет «Приказ №1»

1 марта - Петроградский совет рабочих депутатов переименовал себя в Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. В этот же день исполком Совета вопреки протесту большевиков решил предоставить Временному комитету право сформировать правительство. Также Совет издал Приказ № 1 по Петроградскому гарнизону. Этим приказом он революционизировал армию и завоевал политическое руководство ее (во всех частях гарнизона создавались солдатские комитеты, им передавалось распоряжение оружием, отменялась дисциплина вне строя, отменялось сословное титулование при обращении к офицерам и обращение на «ты» к солдатам, вводилось общее обращение «господин»). Приказ номер 1 ликвидировал главные составляющие любой армии - иерархию и дисциплину. Этим приказом Совет подчинял себе Петроградский гарнизон в решении всех политических вопросов и лишал Временный комитет возможности использовать армию в своих интересах. Временный комитет в свою очередь добивается поддержки со стороны руководства армии и генералитета.

В этот же день в Москве созданные на предприятиях рабочие отряды захватили оружие и с помощью солдат к вечеру заняли ключевые пункты города – Кремль, Арсенал, вокзалы, мосты, Государственный банк, арестовали градоначальника и губернатора. Состоялось первое заседание Московского Совета рабочих депутатов.

2 марта Временный комитет направил в Ставку своих представителей А. И. Гучкова и В. В. Шульгина. В результате переговоров царь Николай II отрекся 2 марта от престола и за себя, и за малолетнего сына Алексея в пользу младшего брата Михаила Александровича. В этот же день Пленум Петросовета одобрил решение Исполкома о формировании Временным комитетом Думы правительства. Сразу же было образовано буржуазное Временное правительство во главе с князем Г. Е. Львовым.

3 марта Михаил Александрович Романов вслед за своим братом отказался от престола и передал всю власть Временному правительству. Возникло двоевластие: официальная власть находилась в руках Временного правительства, а фактическая власть в столице - в руках Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов.

В течение марта революция победоносно распространилась по всей стране. Развернулся процесс демократизации армии, на фронте и в тыловых частях возникли солдатские комитеты. Революция охватила национальные окраины России.

Основные итоги

Свержение самодержавия и установление двоевластия

Главным итогом Февральской революции стало изменение формы правления. Россия из монархии превратилась в республику. Многовековой режим самодержавия рухнул; трёхсотлетний трон династии Романовых развалился. На политическую арену страны вышли стремительно развивающиеся новые классы: русской буржуазии и пролетариата. В ходе революции в недрах каждого класса родились и органы новой власти.

С одной стороны, сформированное из Временного комитета Государственной Думы Временное правительство отражало интересы капиталистов, фабрикантов и помещиков. С другой, по всей стране рабочие и крестьяне создавали свои органы власти. В течение марта возникло 600 Советов: рабочих депутатов, рабочих и солдатских депутатов, солдатских депутатов, крестьянских депутатов.

Таким образом, результатом свержения самодержавия стало возникновение двоевластия между Временным правительством («власть без силы») и Советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов («сила без власти»). Их борьба определила весь последующий период российской политической жизни и закончилась победой Советской власти в октябре 1917 года.

Изменение политического режима

Были упразднены старые государственные органы. 6 октября 1917 года своим постановлением Временное правительство распустило Государственную Думу в связи с провозглашением России республикой и началом выборов в Всероссийское Учредительное собрание.

Был распущен Государственный Совет Российской империи.

Временным правительством была образована Чрезвычайная следственная комиссия для расследования должностных преступлений царских министров и высших чиновников.

12 марта был издан Декрет об отмене смертной казни, которая заменялась по особо тяжким уголовным делам 15-летней каторгой.

18 марта была объявлена амнистия осужденным по уголовным причинам. Из мест заключения было освобождено 15 000 заключенных. Это вызвало всплеск преступности в стране.

18-20 марта была издана серия декретов и постановлений об отмене вероисповедных и национальных ограничений.

Отменены ограничения в выборе места жительства, правах собственности, провозглашалась полная свобода занятий, женщины уравнивались в правах с мужчинами.

Было постепенно ликвидировано Министерство Императорского Двора. Собственность бывшего императорского дома, членов царской семьи - дворцы с художественными ценностями, промышленным предприятиям, землям и др. в марте-апреле 1917 года перешли в собственность государства.

Постановление «Об учреждении милиции». Уже 28 февраля в Петрограде де-факто была упразднена полиция и сформирована народная милиция. 40 000 человек народной милиции охраняли предприятия и городские кварталы вместо 6 000 полицейских. Отряды народной милиции были созданы и в других городах. Впоследствии наряду с народной милицией появились и боевые рабочие дружины (Красная гвардия). Согласно принятому постановлению в уже созданные отряды рабочей милиции вводилось единообразие, устанавливались пределы их компетенции.

Декрет «О собраниях и союзах». Все граждане без ограничений могли образовывать союзы и проводить собрания. Никаких политических мотивов для закрытия союзов не существовало, закрыть союз мог только суд.

Глава 10

ПЕТРОГРАДСКОЕ ВОССТАНИЕ

Введение. - Рабочие волнения: причины. - Уличные бои. - Мятеж петро­градского гарнизона. - Крушение.

§ 1. Введение.

23 февраля император вернулся в Ставку, и в течение десяти следующих дней произошло так много чрезвычайных и быстро сменявших друг друга событий, что казалось - они слились в неразрывное целое. Географически, однако, драма была ограничена Петроградом, Ставкой в Могилеве и железнодорожным путем между ними. До первых дней марта остальная часть страны вряд ли знала о происходящем и не принимала никакого участия в революционных событиях. Впечатляющее же проявление народных чувств, поскольку речь идет обо всей России, было скорее следствием, чем причиной существенных перемен, которые в эти дни произошли в ее судьбе. В продолжение всего кризиса между развитием событий в Петрограде и реакцией Ставки был некоторый временной сдвиг. Это вело к нелепости: 27 февраля царь продолжал отдавать приказы своему уже не существующему правительству в Петрограде, а 2 марта генералы разных штабов продолжали вести переговоры с председателем Думы, как будто он еще мог контролировать события, чего на самом деле не было.

Что касается Петрограда, то следует различать две фазы событий: первая - с 23 по 28 февраля. Этот период был отмечен быстро растущей волной забастовок на промышленных окраинах и уличными демонстрациями, главным образом на Знаменской площади, в восточном Конце Невского проспекта. Полиция, при довольно вялой поддержке казаков и воинских частей, делала нерешительные попытки разогнать демонстрантов. Положение обострилось только к ночи 25, когда для Предупреждения дальнейших демонстраций было решено использовать Войска. Жертвы 26 февраля - главным образом результат уличных столкновений и случайных выстрелов. С наступлением вечера 26 февраля показалось, что рабочие волнения ослабевают, что вмешательство войск решило исход дела в пользу правительства. Вторая фаза началась, когда правительство решило отложить февральскую сессию Думы до апреля; центром революционных событий стал Таврический дворец (местопре­бывание Думы).

Одновременно, но не в прямой связи с отсрочкой сессии Думы, утром 27-го брожение распространилось на войска петроградского гарнизона, что значительно изменило ситуацию. Рабочие волнения и уличные беспорядки власти предвидели, и даже ждали их именно в эти дни. На этот случай существовал детальный план действий, пусть и оказавшийся неудачным. Но против непредвиденного мятежа петроградского гарнизона никакой автоматически вступающей в действие системы контрмер не было. Мятеж гарнизона и реакция Думы на отсрочку сессии явились факторами, пре­вратившими рабочие выступления в революцию.

Только к вечеру 27 февраля депутаты Думы и, независимо от них, комитеты революционных партий в Петрограде осознали, что настало время немедленных политических действий. Всякий выдвигал свой план преодоления кризиса. Планы эти раздувались мыльными пузырями, захватывая воображение толпы и искаженно отражая быстро сменяющие друг друга настроения улицы, чтобы лопнуть один за другим. Фактически царское правительство перестало существовать только в ночь с 27 на 28 февраля, а на следующее утро военный министр Беляев приказал частям, которые сохраняли верность режиму, разойтись по казармам, предварительно сложив оружие в здании Адмиралтейства, их последней боевой позиции. Вакуум, созданный крушением царского правительства, быстро заполнился, но формирование нового правительства произошло при обстоятельствах, которые до сих пор чрезвычайно трудно восста­новить.

§ 2. Рабочие волнения: причины.

В забастовке, которая в четверг 23 февраля началась на петроград­ских заводах, поначалу приняло участие 90000 человек. На следующий день движение стало шириться. В субботу 28-го бастовало 240000 рабо­чих. Сам по себе тот факт, что бастуют рабочие окраины, не нес в себе ничего ни нового, ни зловещего. И все же в этой февральской забастовке было нечто такое, чему нет объяснения и по сей день. Мы даем попытку истолкования этих рабочих волнений, подчеркивая, однако, - независимо от того, сочтут ли наши предположения достаточно вескими или нет, - что некоторые причины забастовок все еще совершенно темны. Допуская, что вся правда нам недоступна, мы не имеем все-таки права прикрывать наше незнание фразами о "стихийном движении" и "чаше терпения рабочих", которая "переполнилась". Эти стереотипы только затемняют суть дела. Невозможно было массовое движение такого масштаба и размаха без какой-то направляющей силы. Даже опытным в этом деле подпольным революционным комитетам, которые действовали по партийной инструк­ции, нелегко было мобилизовать рабочих и на меньшие выступления, чем в феврале 1917 года. Даже в годовщину Кровавого воскресенья в 1917 году в забастовке приняли участие рабочие 114 предприятий, всего около 137 536 человек, и на улицы они не выходили. К тому же, этот день в промышленных районах Петрограда как бы считался нерабочим, так что не требовалось больших усилий, чтобы организовать забастовку.

Называли две важные причины быстрого роста стачечного движения в последнюю неделю февраля: ухудшения в снабжении хлебом и локаут на Путиловском заводе. Что касается первой причины, то, действительно, были некоторые затруднения в доставке хлеба в булочные в начале неде­ли. Это вызвало панические слухи о нехватке муки, что увеличило спрос на хлеб и рост очередей, а также усилило раздражение. Однако, имеются основательные доказательства, что никакого недостатка в муке не было. Ни разу в продолжение февраля двенадцатидневный запас муки для булочных столицы не падал ниже средней нормы. Главная трудность заключалась в распределении, и она была бы легко преодолена при про­явлении доброй воли Но ее не было.

С некоторых пор между петроградскими городскими властями и правительством шла распря по поводу контроля над продовольственным снабжением. Городские власти, поддерживаемые Союзом городов и Прогрессивным блоком Государственной Думы, настаивавшие на том, что снабжение продовольствием граждан столицы должно быть в их руках, а министр внутренних дел Протопопов, хотя нужных средств к тому у него не было, хотел взять эту дополнительную ответственность на себя, что вызвало новые нападки на него в печати и в петроградской городской Думе и создало общую атмосферу продовольственного кризиса. Кроме того, слухи о введении хлебных норм больно ударили по народному воображению, тем более, что хлеб является основным продуктом питания в России. Боялись не только того, что хлеба будет мало, что само по себе вызывало протест крестьянина или рабочего, но пугала также мысль, что какое-то начальство сможет контролировать количество хлеба, которое человек отправляет себе в рот. По-видимому, наплыв покупателей в булочные был отчасти вызван стремлением запастись сухарями.

Помимо распри по поводу того, кто будет распоряжаться запасами продовольствия, было еще два других фактора, которые реально могли обусловить недостаток хлеба в булочных и волнения в хлебных очере­дях. Говорили, что некоторые булочники, вместо того, чтобы выпекать хлеб из полной отпущенной им нормы муки, отсылали часть муки в провинцию, и там она за хорошие деньги продавалась на черном рынке. Слух о злоупотреблениях заставил генерала Хабалова ввести строгий надзор за булочными. Во-вторых, мы не можем пренебречь возможностью намеренного саботажа со стороны пекарей. Петроградские пекари были объединены в довольно сильную большевистскую фракцию. Во время рабочих волнений зимой 1915-16 гг. пекарни играли значительную роль в стачечном движении столицы. Об этом свидетельствует письмо, написанное в первых числах марта 1916 года Павлом Будаевым, членом партии большевиков и петербургского профсоюза пекарей, своему другу, тоже пекарю, в Сибирь. Будаев рассказывает об организованной большевиками забастовке булочных на Выборгской стороне: на Рожде­ство 1915 года полиция требовала, чтобы хлеб продавался в первый день святок, но рабочие пекарен два дня не выходили на работу, и хлеб появился в продаже лишь на третий день. 9 января все заводы бастовали, "подхватив инициативу Выборгской стороны".1

Хотя жалобы на недостаток муки и хлеба в феврале 1917 года были не слишком обоснованны, тем не менее толпа скандировала лозунг "Хлеба!" и в первые три дня беспорядков он фигурировал на знаменах демонстраций. Этот лозунг устраивал осторожных организаторов уличных демонстраций вроде Шляпникова и, не в пример двум другим лозунгам тех дней - "Долой войну" и "Долой самодержавие", - особенно действо­вал на войска, вызванные для разгона демонстраций. Они отказывались стрелять в толпу, которая "только хлеба просит".

Помимо слухов о недостатке продуктов, главной причиной рабочих демонстраций в феврале 1917 года часто называют локаут на Путилов­ском заводе. Обстоятельства, которые повели к подобной же акции в феврале 1916 года, и роль, которую играли в этом деле "ленинцы", были описаны выше.2 В обоих случаях беспорядки начались в цехе, рабочие которого потребовали непомерного повышения зарплаты. Нашим источником информации о беспорядках 1917 года послужило не поли­цейское донесение, а запрос, посланный премьер-министру, военному и морскому министрам тридцатью членами Думы, включая трудо­виков, А.И.Коновалова и И.Н.Ефремова.3 Согласно этому документу, рабочие одного цеха Путиловского завода просили 18 февраля 50% надбавки к зарплате. Знаменательно то обстоятельство, что, выдвигая такое непомерное требование, они предварительно не посоветовались со своими товарищами, работавшими в других цехах. Директор завода наотрез отказал, и тогда рабочие устроили сидячую забастовку. После совещания администрации с представителями рабочих других цехов была обещана надбавка в 20%. Но одновременно, 21 февраля, дирекция уволила рабочих забастовавшего цеха. Эта репрессивная мера вызвала распространение забастовки на другие цехи, и 22 февраля дирекция объявила о закрытии этих цехов на неопределенное время. Это значило, что тридцать тысяч хорошо организованных рабочих, в большинстве высококвалифицированных, были буквально выброшены на улицу.

Локаут в значительной степени способствовал распространению стачек. Следуя установившейся практике, рабочие ходили от завода к заводу и всеми возможными средствами, включая запугивание, убеждали своих товарищей присоединиться к бастующим. Подоспев как раз ко времени, ибо возбуждение рабочих дошло до предела вследствие слухов о нехватке продуктов, призыв к забастовке, как и призыв требовать резкого повышения заработной платы, действовали безотказно. Возмож­ность затеряться в большой толпе во время забастовок и демонстраций обеспечила широкое поле деятельности агитаторам.

Позднее, в двадцатые годы, советские историки рабочего движения, например, Балабанов, пытались объяснить лавину забастовок в феврале 1917 года завершением долгого процесса накапливания сил и ростом классовой солидарности рабочих. Цель этих историографических по­строений состоит в том, чтобы доказать, что развитию революционного движения с его борьбой за политические права предшествовали борьба экономическая и рост классового сознания. Реальные события не совсем соответствовали этому образцовому построению марксистской социальной диалектики. Судя по тому, что мы знаем о деятельности подпольных рево­люционных организаций в среде петроградских рабочих, ни одна из них не была готова к планомерному революционному выступлению именно в этот Момент. Когда 22 февраля фабричные работницы обсуждали организацию Женского дня 23 февраля, В.Каюров, представитель петербургского Комитета большевиков,4 посоветовал им воздержаться от изолированных действий и следовать инструкциям парткомитета.

Но каково же было мое удивление и возмущение, когда на другой день, 23 февраля, на экстренном совещании из пяти лиц, в коридоре завода (Эриксон), товарищ Никифор Ильин сообщил о забастовке на некоторых текстильных фабриках и о приходе делегаток-работниц с заявлением о поддержке нами металлистов.

Я был крайне возмущен поведением забастовавших; с одной стороны, - явное игнорирование постановления районного коми­тета партии, а затем - сам только что ночью призывал работниц к выдержке и дисциплине, и вдруг забастовка. Казалось, нет цели и повода, если не считать особенно увеличившиеся очереди за хлебом, - которые в сущности и явились толчком к забастовке.

И действительно, в начале 1917 года петроградские большевики не очень-то знали, как отнестись к усилению рабочих волнений. Попытка большевиков развязать гражданскую войну, зафиксированная в выше цитированной листовке петроградского комитета, в феврале 1916 года потерпела неудачу. С тех пор перспективы революции в военное время казались лидерам большевиков сомнительными. Мы видим, что в крити­ческие дни, перед взрывом рабочих волнений в конце февраля 1917 года, петроградские большевики вели себя осторожно. Они предостерегали рабочих против частичных и обособленных забастовок, так как это давало фабрикантам и правительству возможность рассеять рабочие массы и подвергало риску успех революции в дальнейшем. Как Милюков и думские либералы, они считали, что самый благоприятный момент для революции наступит сразу после окончания войны. Им потребовалось 48 часов, чтобы понять, что, вопреки их предостережениям, рабочее движение приняло неожиданные размеры, и тогда только они стали призывать к созданию революционного правительства.

Незначительность роли, которую большевики сыграли в революции 1917 года, сама по себе нас не удивляет. За исключением Шляпникова, их руководители в столице были неопытны и не имели авторитета.5 Это ясно поняли советские историки революции. Только после того, как в начале тридцатых годов была ликвидирована школа Покровского, советская историография стала на ту точку зрения, что мудрость большевиков и безупречность проводившейся ими политики сыграли важную роль в февральских событиях и что роль других, небольшевистских, рабочих и революционных организаций была ничтожна. Не удивительно, что в Советском Союзе оказалось так мало материала о деятельности других революционных организаций Петрограда. Конечно, правые меньшевики не могли претендовать на руководство рабочими. Их организация была связана с рабочей группой военно-промышленного комитета, которая 27 февраля 1917 года оказалась в тюрьме, и очень сомнительно, что Гвоздев так или иначе мог повлиять на взрьш рабочих волнений 23-25 февраля.

Впрочем, в Петрограде была еще одна социал-демократическая орга­низация, деятельность которой очень поверхностно описана советскими историками, а только они и имеют доступ к нужным архивам. Это был так назьтаемый Межрайонный комитет, иначе - Межрайонка, объединение рабочих делегатов от разных промышленных районов столицы. Эта организация стала особенно активна во время войны, одно время она возглавлялась Караханом.6 В составе и идеологии этой организации важную роль играло влияние Троцкого и опыт Петербургского Совета 1905 года. В августе 1917 года Троцкий и вся организация Межрайонного комитета объедишлись с большевиками, и с этого момента ее бывшие члены стара­лись не напоминать о том, что первоначально, до объединения с большеви­ками, организация играла независимую политическую роль, потому что это могло повредить их репутации. Наоборот, каждый более или менее видный член Межрайонки уверял, что в душе он всегда был большевиком, а самостоятельность организации была тактическим приемом, диктовав­шимся условиями подпольной работы при царском режиме.

Кажется, однако, что в феврале 1917 года ни одна революционная группировка не приложила столько усилий, чтобы убедить рабочие массы выйти на улицу, как Межрайонка. М. Балабанов сообщает, что Межрайонка выпустила листовки с лозунгами - "Долой самодержавие", "Да здравст­вует революция", "Да здравствует революционное правительство", "Долой войну".7 Если так, то это доказывает, что ставка на революцию, от которой после неудачи 1916 года отказались большевики, была сделана и с большим успехом выиграна Межрайонкой.

И все же трудно поверить, что такая маленькая революционная группа, как Межрайонный комитет, могла без всякой помощи организовать рабочее движение такого масштаба. Кроме того, у руководителей ее не было, видимо, твердой решимости к осуществлению содержавшихся в листовке лозунгов. Юренев, возглавлявший тогда Межрайонный комитет, участвовал в неофициальных совещаниях, которые происходили после 23 февраля в частных домах между думскими либералами, представителями легальной оппозиции и революционерами-подпольщиками. Так, 26 февраля Юренев Удивил В. Зензинова (правый эсер) на одном из этих собраний в квартире А.Ф. Керенского тем, что "он занял какую-то удивительную позицию".8 К этому времени революция была уже в полном разгаре, и столкновения Между войсками и толпой происходили по всему городу. Однако Юренев, в противовес всем остальным присутствующим, не только не проявлял никакого энтузиазма, но, говорит Зензинов, "отравлял всех нас своим скептицизмом и неверием". "Нет и не будет никакой революции", -упрямо твердил он. - Движение в войсках сходит на нет и надо готовиться к долгому периоду реакции". Он особенно резко нападал на А.Ф.Керен­ского, упрекая его в "обычной, свойственной ему истеричности" и "обычном преувеличении".

Мы утверждали, - продолжает Зензинов, - что волна идет вверх, что мы должны готовиться к решительным событиям, Юренев, считавший себя на более левом фланге, усиленно старался обливать нас холодной водой. Для нас было ясно, что такова была позиция в тот момент не только его лично, но и большевист­ской петербургской организации. Юренев высказывался против форсирования событий, утверждал, что начавшееся движение не может иметь успеха, настаивая даже на необходимости успокоить взволнованные рабочие массы.

Воспоминания Зензинова были написаны много лет спустя, но это не значит, что они неверны. Отношение Юренева к совещанию можно логически объяснить по-разному: он встретился с представителями либеральных кругов, готовых установить первые контакты с револю­ционным движением, и у него были причины охладить их пыл и желание "возглавить революцию" и стать вождями рабочих масс - эту роль ни один социал-демократ не захотел бы разделить с представителями буржуазии. С другой стороны, возможно, что и впрямь 26 февраля Юренева пугала перспектива столкновения между петроградскими рабочими и гарнизоном, уличные схватки ему так же претили, как и Шляпникову, занимавшему в петроградском комитете большевиков такой же пост, какой он сам занимал в Межрайонке. Межрайонка имела зачаток своей организации в петроградском гарнизоне, но, видимо, слабый, и ничто пока не свидетельствовало о том, что недовольство распростра­нилось и на армию.9 О мятеже Павловского полка еще никто не слышал. У революционных комитетов в этот момент были все основания опасаться столкновения с вооруженными частями, но они могли, ничего не теряя, подождать окончания войны. Легальная же оппозиция, как в Думе, так и в общественных организациях, стремилась использовать создавшуюся в столице ситуацию, чтобы добиться своего. Для них этот шанс получить долгожданную конституционную реформу был, может быть, последним. Если упустить удобный случай, то война может летом кончиться, и тогда все будет потеряно. Зензинов указывает на невозможность убедить Юрене­ва, но Юренев, вероятно, хотел поставить либералов на место и заставить их понять, что петроградский пролетариат не станет драться на улицах для того, чтобы своими руками загребать для них жар. Он, разумеется, прекрасно сознавал, чем было обусловлено сочувствие к революции со стороны тех, кто надеялся использовать революцию, чтобы заставить царя пойти на уступки и захватить власть. Но даже если счесть кате­горический пессимизм руководителей подпольных революционных организаций политическим маневром, направленным на то, чтобы сохранить контроль над рабочим движением, то его все же трудно увязать с воинственными ухватками партийной идеологии, предписанной всем политическим деятелям социал-демократии. Воинственности, очевидно, не хватало, как у большевиков, так и у Межрайонки. И все же рабочее движение росло, демонстрации на Знаменской площади и на Невском проспекте становилось все труднее разгонять. Трудно поверить, что такое движение могло не утратить своего напора и сплоченности без какой-либо организации или вожаков, агитирующих и поднимающих массы. Теория стихийного движения петроградского пролетариата есть лишь признание нашей неспособности объяснить ход событий. Почему такое движение должно было начаться тогда, и только тогда, в Петрограде? Ни до, ни после этого рабочие массы России не демонстрировали подобной способ­ности к согласным "стихийным" действиям.

Что касается движущих факторов событий, то есть еще один аспект Февральской революции, который требует изучения. Речь идет о пред­положительной роли немецких денег и немецкой агентуры. В спорах о немецкой помощи большевикам после возвращения Ленина вопрос был затемнен и замят. На этом мы уже останавливались. Существует две самостоятельных проблемы - немецкое вмешательство в февраль­ские события и немецкая помощь большевикам. И обе для историка одинаково трудно разрешимы. С самого начала все участники дела были живо заинтересованы в том, чтобы не оставить никаких документаль­ных свидетельств. С немецкой стороны, когда был открыт доступ к архивам, кое-что прояснилось, со стороны же Советского Союза не изменилось ничего, не стал доступным ни один документ, и всякие расспросы там сочли бы политической провокацией, оскорблением учения.

В России в то время многие, по-видимому, были убеждены, что немцы так или иначе приложили руку к февральским событиям. На одном из первых заседаний Временного правительства, в марте, министр иностранных дел Милюков вскользь упомянул о роли немецких агентов и денег в Февральской революции. Последовал резкий выпад Керенского, который покинул зал заседания, заявив, что не может находиться там, "где священное дело революции подвергается надругательствам".10 Конечно, Керенский извращал и преувеличивал, крича, что Милюков "подвергает надругательствам", Милюков просто выразил общераспространенное Мнение. Скрытые пружины народного восстания требуют объяснений, и вмешательство немецкой агентуры дает объяснение этому поразительному успеху "революции без революционеров".

В одной из предыдущих глав мы пытались рассмотреть, как разные немецкие военные ведомства усиливались внести свою лепту в организацию рабочих волнений и, поскольку возможно, революции. Мы видели, что Гельфанд (Парвус) разработал для германских властей подробный гшан, предлагая к их услугам свои обширные связи как на Балканах, так и в Скандинавии, и что германское правительство оказало ему значительную финансовую поддержку, чтобы он мог независимо осуществить свои революционные планы. Если вернуться к политическим событиям в России, то там следов деятельности Гельфанда обнаруживается крайне мало, хотя некоторые указания на то, что немецкие деньги и изобрета­тельность Гельфанда не пропали даром, - есть.

Выше мы видели, что забастовка, вспыхнувшая в Петрограде в январе 1916 года, была спровоцирована и поддержана финансово организацией Гельфанда, и, возможно, те же агенты организовали забастовку в Нико­лаеве. Имея в виду эти прецеденты, трудно поверить, что немцы не имели никакого отношения к событиям 23-26 февраля 1917 года, столь напоминающим события 1916 года. Мы видели также, что в 1917 году организация Гельфанда все еще работала в Копенгагене, и экономическое и финансовое положение Гельфанда было лучше, чем когда-либо. Никто из его агентов в России (как говорят, на него работало десять человек)" не был пойман.

Возможно, группировки, которые он поддерживал, между февралем 1916 и февралем 1917 года менялись. И более безликая Межрайонка играла, по всей видимости, более важную роль в 1917 году, чем петро­градская организация большевиков. Гельфанд, у которого были тесные связи с левыми меньшевиками и с Троцким, мог по собственному вы­бору оказывать поддержку то одному комитету, то другому. Но это только догадка. Ни Гельфанд, ни остальные участники этой деятельности не оставили никаких свидетельств о том, что это было действительно так. Можно, однако, подозревать, что крайне важный вопрос финанси­рования забастовок (то есть поддержки рабочих из недели в неделю, пока они бастуют, выдвигая то невозможные экономические, то не­возможные политические требования, которых заводские управления не могут удовлетворить) улаживался безличными забастовочными комитетами с помощью фондов, источником которых была организация Гельфанда.12 И чем безличнее, незаметнее оказывающие поддержку комитеты и люди, тем лучше для конспиративной структуры гельфандовской организации.13

Несмотря на то, что за рабочими волнениями в феврале 1917 года могли скрываться немецкие агенты и немецкие деньги, было бы ошибкой преувеличивать их влияние на последующие события. Как только демон­странты, выйдя с окраин Петрограда, смешались в центре города с толпой, характер движения стал меняться. Лозунги, с которыми демонстрация началась на промышленных окраинах, были изменены или отброшены, как только начались контакты с обитателями центра - студентами и гимназистами, мелкими служащими, младшими офицерами и другими представителями средних классов, которые готовы были поглазеть на демонстрацию рабочих, присоединиться к процессии, попеть революцион­ные песни и со вкусом послушать уличных ораторов. Сначала рабочие вышли с лозунгами: "Хлеба!" - "Долой самодержавие!" - "Долой войну!" Мы уже видели, что положение с продовольствием вряд ли оправдывало первый лозунг. Второй был обычен для любой демонстрации в России. Наряду с красным флагом, он свидетельствовал о революционности. Но третий лозунг, игравший большую роль в рабочих демонстрациях 23-26 февраля, заслуживает дополнительных разъяснений.

Хроникер русской революции Суханов считает, что лозунг "Долой войну" можно рассматривать как доказательство распространения идей Циммервальдской конференции среди пролетарских масс. Но даже Суханову пришлось признать, что ошибкой было выдвигать такой лозунг в тот момент, когда выступления рабочих окраин превратились во всенародную революцию, в которой партии буржуазной оппозиции должны были играть ведущую роль. Он комментирует:

Было а priori ясно, что если рассчитывать на буржуазную власть и присоединять буржуазию к революции, то надо временно снять с очереди лозунги против войны, надо в данный момент на время свернуть циммервальдовское знамя, ставшее знаменем русского и, в частности, петербургского пролетариата.14

Если оставить в стороне марксистский жаргон, которым пользуется Суханов при описании российских событий 1917 года ("пролетариат", "буржуазия"), то анализ его совершенно верен. Верно, что лозунг: "Долой войну" не привлекал мещанскую толпу в центре Петрограда. Как ни пара­доксально, этот класс гораздо больше пострадал от всё увеличивающейся инфляции и других военных невзгод, чем рабочие. Служащим, получающим жалованье, было труднее угнаться за ростом цен, чем рабочим с регуляр­ной зарплатой. Тем не менее средние классы не теряли патриотизма и в общем были глухи к пораженческим идеям Циммервальда, и именно Патриотизм заставил их присоединиться к решительному натиску на самодержавие. Они полностью поддались пропаганде либеральной прессы, Думы и общественных организаций и приветствовали падение царского режима, так как думали, что царское правительство либо потерпит поражение в войне, либо заключит позорный сепаратный мир. Поэтому лозунг "Долой войну" их шокировал, он легко мог повести к расколу революционного движения, если бы устроители демонстраций уже в начальной стадии не убрали его. Петербургский комитет большевиков вряд ли можно обвинить в выдвижении этого лозунга. В своих проклама­циях предшествовавшего года большевики воздерживались от всяких антивоенных призывов. Межрайонка же, видимо, в феврале 1917 года включила лозунг в свою листовку. В Межрайонке должны бы были хорошо знать, почему большевики не использовали этот лозунг, и понимать то, что "а priori было ясно" Суханову, а именно - что с точки зрения революцион­ной тактики лозунг был грубой ошибкой.

Но, как можно расчесть из других соображений, если стачечное движе­ние было начато теми, кто получал инструкции из Берлина, Копенгагена и Стокгольма, то этот лозунг имел смысл. Люди, которые тратили деньги своих нанимателей на поощрение подобных демонстраций, были прежде всего заинтересованы в уничтожении русской военной мощи и русского духа, перспектива революции их не интересовала, как не интересовала и необходимость сохранять подобие национального единства в видах сверже­ния векового политического строя. Неопознанным агентам Гельфанда важно было обеспечить антивоенные демонстрации, которые не отклонялись бы от главной цели. А "пролетарские массы" мало трогало, под какими лозунгами они демонстрируют, пока шли деньги из фондов забастовочных комитетов, - по всей вероятности, от тех же людей, которые начертали лозунги на знаменах. Суханов очень живо пишет о цинизме таких пролетар­ских революционеров, позволяя допустить, что лозунги им навязали какие-то таинственные посторонние лица. В субботу 25-го Суханов встретил группу рабочих, обсуждавших события. "Чего они хотят?" - спросил один из них мрачно. "Они хотят мира с немцами, хлеба и равноправия евреев". Суханов пришел в восторг от этой "блестящей формулировки программы великой революции", но не заметил как будто, что мрачному рабочему представляется, что лозунги исходят не от него и ему подобных, а навязаны какими-то таинственными "ими".

В действительности знамя Циммервальда, о котором говорит Суханов, несли не только метафорически, но и буквально. Правый эсер Зензинов был на Знаменской площади 25 февраля и вспоминает следующую сцену:

Теперь толпа уже валила густой массой по Невскому - все в одном направлении, к Знаменской площади, и будто с какой-то определенной целью. Появились откуда-то самодельные красные знамена - видно, что все это произошло экспромтом. На одном из знамен я увидел буквы "Р.С.Д.Р.П." (Российская социал-демократическая рабочая партия). На другом стояло "Долой войну". Но это второе вызвало в толпе протесты, и оно сейчас же было снято. Помню это совершенно отчетливо. Оче­видно, оно принадлежало либо большевикам, либо "межрайонцам" (примыкавшим к большевикам) - и совсем не отвечало настроению толпы.15

Зензинов, вероятно, не совсем справедлив к большевикам. Оборон­чество, как мы увидим, проникло даже в среду большевистских вожаков. Ленину, когда он в апреле вернулся в Россию, потребовалась вся его политическая изощренность, чтобы опять восстановить антивоенный лозунг (но уже не в грубой формулировке февральских дней), сначала в программе партии, а затем в сознании "пролетарских масс". Тем не менее антивоенные лозунги и антивоенные речи, произнесенные с пьедестала памятника Александру II на Знаменской площади в первые три дня рабочих волнений, следует считать свидетельством непосредственного вмешательства немецких агентов, а не петроградского комитета больше­виков как такового.

§ 3. Уличные бои.

Удивительно, как мало значения придавали демонстрациям 23-25 февраля те, кого это больше всего касалось. Забастовки в промыш­ленных районах, с демонстрациями, пением революционных песен и спорадическим появлением красных флагов среди толпы, считали чем-то само собой разумеющимся, никто не думал, что все это может повлиять на ход основных политических событий в ближайшем будущем. В думских дебатах о демонстрациях не упоминали; Совет министров, заседавший 24 февраля, демонстраций даже не обсуждал. Министры считали, что это дело полиции, а не политики. Даже революционная интеллигенция Петро­града, непосредственно не участвовавшая в подпольной работе, не отдавала себе отчета в том, что происходит. Мстиславский-Масловский, старый эсер-боевик, опубликовавший ранее руководство по ведению уличных боев (теперь он служил в библиотеке Генерального штаба - такова была беспечная терпимость самодержавной власти!), говорит в своих мемуарах, что революция, "долгожданная, желанная", застала их, "как евангельских неразумных дев, спящими".16

Разумеется, полиция была наготове. Но демонстрантов, которых сначала были тысячи, теперь стало десятки, может быть, сотни тысяч, и полиция вызвала для поддержания порядка имеющиеся в столице войска. Однако, действия полиции были медлительны. Полицейских не хватало, и не только мало было сделано, но и не могло быть сделано больше, чтобы предупреждать скопление людей на улицах и площадях. Как только где-нибудь собиралась толпа, полиция ее разгоняла, и, под угрозой ареста, люди расходились по боковым улицам и по дворам соседних зданий. Но стоило полиции уйти, как толпа опять собиралась на прежнем месте, и лозунги и речи возобновлялись. Как демонстранты, так и полицейские, за малыми исключениями, не переходили определенных границ. Случалось, что демонстранты переворачивали трамвай, но серьезных попыток построить баррикады не делали. Характерно, что даже в дни последующих уличных боев между противными сторонами линия фронта так и не установилась. Революционные массы и правительственные войска смыкались.

Так как погода была на редкость холодная, и толпы, и полицейские расходились на ночь по домам, чтобы утром опять приняться за бесцельное на вид состязание с новой силой. В воскресенье 26-го демонстрации начались позднее - сразу после полудня. И никто не воспользовался ночью, чтобы захватить и удержать стратегические пункты в виду будущих сражений. Ни одна сторона, как будто, не видела в происходящем ничего катастрофи­ческого или просто серьезного.

Спорадические вспышки насилия и стрельбы в разных частях города в первые дни революции нельзя считать следствием обдуманного решения ни со стороны полиции и армии, ни со стороны революционных комитетов. Совершенно очевидно, что правительственным войскам было приказано стрелять в толпу только в самообороне. Самая мысль об убитых и раненых на покрытых снегом улицах столицы ужасала власти. Что подумают союзники! Предполагалось, что казаки будут нагайками разгонять толпу, но так как они отправлялись на войну, то этой части снаряжения у них не было. Когда это выяснилось, то был издан приказ снабдить их деньгами, чтобы каждый мог сам себе добыть нагайку. И императрица в одном из писем государю уверяла, что совершенно незачем стрелять в толпу, состоящую из гадких мальчишек и девчонок, которые пользуются затруднениями в снабжении, чтобы побезобразничать. Приказ не стрелять дал возможность толпе подходить к солдатам и разговаривать с ними. Солдаты скоро поняли настроение толпы. Им казалось, что демонстрация мирная и грех против нее пускать в ход оружие. Боеприпасов было очень мало, и никаких шагов, чтобы обеспечить достаточное их количество на случай, если начнутся серьезные уличные бои, сделано не было. Это создало самые капитальные затруднения, когда 27-го вспыхнул мятеж в гарнизоне и пресечь его можно было только вооруженным подавлением.

В то же время, даже большевистские руководители, как кажется, делали все, что было в их силах, чтобы предотвратить стрельбу на улицах. Шляпников совершенно определенно высказывается по этому вопросу. Когда рабочие требовали, чтобы он вооружил демонстрантов, он наотрез отказался. Достать оружие нетрудно, сказал он, но не в этом дело:

Боялся я, что нетактичное направление приобретенного таким образом оружия может только повредить делу. Разгоряченный товарищ, пустивший револьвер в ход против солдата, мог бы только спровоцировать какую-либо воинскую часть, дать повод властям натравливать солдат на рабочих. Поэтому я решительно отказывал в поисках оружия всем, самым настоятельным образом требовал вовлечения солдат в восстание и этим путем добыть оружие и всем рабочим. Это было труднее, чем при­обретение нескольких десятков револьверов, но в этом была целая программа действий.17

Несмотря на решимость обеих сторон избегать применения оружия, случаи стрельбы были во всем городе, и число раненых и убитых ежедневно возрастало. Это отчасти объясняется взаимной подозрительностью. В Пе­трограде твердо верили слуху, что полиция установила пулеметные посты на чердаках жилых домов и готовится стрелять в демонстрантов из этих прикрытий. Любая стрельба, особенно на расстоянии, немедленно припи­сывалась пулеметным постам. Позднее революционеры посылали особые отряды, чтобы обыскать дома и арестовать полицейских, стреляющих с крыш.

Временное правительство создало несколько комиссий, чтобы выяс­нить, какую роль полиция играла в февральских боях. Впоследствии историки анализировали все имеющиеся данные, но не установили ни одного случая, чтобы полицейские, сидя на крышах, обстреливали толпу из пулеметов. Тем не менее легенда о "протопоповских пулеметах" сыграла роль в озлоблении против полиции и в провоцировании эксцессов, в которых было убито большое число офицеров и нижних полицейских чинов.18

Этим озлоблением объясняется ряд стычек, которые произошли нака­нуне воскресенья 26 февраля. Однако для того, чтобы стычка произошла, нужна какая-то провокация со стороны организаторов демонстраций. В военные отряды бросали бомбы, и они, обороняясь, немедленно пускали в ход оружие. Но даже в этих случаях многие считали, что бомбы бросают полицейские агенты-провокаторы. Это подтверждается разговором между председателем Думы и начальником петроградского гарнизона. Родзянко был твердо уверен, что в И1щидентах, подобных упомянутым, бомбу бросил городовой, он так и сказал Хабалову. "Господь с вами! какой смысл городовому бросать гранаты в войска?" - удивленно и несколько наивно ответил Хабалов.19

25-го на Знаменской площади произошел серьезный инцидент. Его по праву считают поворотным пунктом в начальной фазе восстания. Несколько очевидцев, среди них рабочий-большевик Каюров и В. Зен­зинов, по-разному рассказывали о происшедшем, хотя никто не был свидетелем самого убийства. Большая толпа собралась вокруг памятника Александру III, с пьедестала которого, как и в предыдущие дни, говорились революционные речи. На всякий случай на площадь был прислан отряд казаков, но казаки ничего не делали, чтобы разогнать демонстрацию. Примерно в 3 часа пополудни на место действия прибыл отряд конной полиции под начальством офицера по имени Крылов. Следуя установив­шейся практике разгона демонстраций, он протолкался сквозь толпу, чтобы схватить красный флаг, но его отрезали от его части, и он был убит наповал. Согласно Зензинову, в него стреляли, и было доказано, что пуля из казачьей винтовки. Согласно Мартынову,20 воспользовавшемуся материалами полицейского архива, Крылов был убит холодным оружием и затем получил несколько сабельных ударов. Вскрытие не выявило огнестрельной раны. Каюров описывает жуткую сцену, как демонстранты прикончили Крылова лопатой, а толпа с восторгом подхватила казака, ударившего Крылова саблей.

Но кто бы ни убил Крылова - толпа или казаки - у всех, и у поли­цейских, и у демонстрантов, было впечатление, что казаки на Знаменской площади присоединились к восставшим. Этот случай отношения казаков к стычкам между полицией и толпой был не единственным. Как случилась такая перемена? Ведь вообще казачьи войска считались в высшей степени надежными, поскольку речь шла о подавлении крестьянских или рабочих бунтов. Возможный ответ может быть найден в мемуарах Владимира Бонч-Бруевича, личное влияние которого в последовавшие дни было столь же важным, сколь и незаметным.

В. Д. Бонч-Бруевич был старым большевиком, поддержавшим Ленина на II съезде социал-демократической партии в 1902 году, с тех пор связь их не прерывалась. Во время и после революции 1905 года он активно участвовал в организации большевистской подпольной печати. Когда революционная волна в 1906 году стала спадать, Бонч-Бруевич, вместо того, чтобы эмигрировать, как большинство большевистских лидеров, остался в России и работал в Академии наук, исследуя русские религиозные секты и их литературу. Он основательно изучил психоло­гию и социальный состав сектантов, в частности, секты, известные под названием Старый и Новый Израиль. Он даже издал одну из священных книг этих сект, так называемую Голубиную Книгу, и заслужил призна­тельность адептов.

Бонч-Бруевич говорит в своих мемуарах, что в феврале он принял депутацию казаков, из полка, стоявшего в Петрограде, желавших поговорить с ним о вероисповедных вопросах. После ритуальных объятий, бывших тайным условным знаком у посвященных секты Новый Израиль, казаки спросили Бонч-Бруевича, как им поступить, если их пошлют на подавление восстания в Петрограде. Бонч-Бруевич велел им избегать стрельбы любой ценой, и они обещали следовать его совету. Он впоследствии узнал, что отряд, пославший депутацию, патрулировал на Знаменской площади в критические дни и был замешан в убийстве полицейского офицера. Сдержанные намеки Бонч-Бруевича объясняют, как устанавливались тайные контакты между революционерами-интел­лигентами и дезориентированными казаками, покинувшими свои поля и села, чтобы идти на войну, и попавшими в суматоху революции в великом Вавилоне севера.21

Несмотря на то, что общее положение в столице к концу последней недели февраля ухудшилось, донесения, отправляемые в Могилев командующим Петроградским военным округом Хабаловым, военным министром Беляевым и Протопоповым, носили ложно обнадеживающий характер. События в столице интерпретировались как неорганизованное, анархическое возбуждение, смесь голодного бунта и хулиганства; в донесениях выражалась уверенность, что принимаемые меры в двадцать четыре часа положат всему этому конец. Эти меры заключались в усилении контроля над пекарнями, в аресте примерно сотни революционеров - в их числе значительная часть членов петроградского комитета большеви­ков - и в замене казачьих отрядов, вяло поддерживавших действия полиции, - отрядами кавалерии.22

Однако к этому времени царь, вероятно, был уже обеспокоен положением в Петрограде. Его оценка, хотя и не вполне точная, была Все же ближе к истине, чем то, что можно было прочитать в донесениях его министров. Вечером 26-го Хабалов получил телеграмму от царя, в Которой говорилось: "Повелеваю завтра же прекратить в столице беспо­рядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией". Телеграмма была составлена самим государем и послана без консультации с кем бы то ни было. Она привела Хабалова в полное замешательство. Даже если допустить некоторую преувеличенность его показаний при допросе в Муравьевской комиссии, свидетельство Хабалова, очевидно, довольно точно отражает его состояние после получения телеграммы. Он сказал комиссии:

Эта телеграмма, как бы вам сказать? - быть откровенным и правдивым: она меня хватила обухом... Как прекратить "завтра же"... Государь повелевает прекратить во что бы то ни стало... Что я буду делать? как мне прекратить? Когда говорили: "хлеба дать" - дали хлеба и кончено. Но когда на флагах надпись "долой самодержавие" - какой же тут хлеб успокоит! Но что же делать? - Царь велел: стрелять надо... Я убит был - положительно убит! Потому что я не видел, чтобы это последнее средство, которое я пущу в ход, привело бы непременно к желательному результату...

Примерно в 10 часов вечера 25 февраля состоялось совещание ответ­ственных чинов полиции и армии, задачей которых было поддержание порядка в столице, и Хабалов отдал приказ:

Господа! Государь приказал завтра же прекратить беспорядки. Вот последнее средство, оно должно быть применено... Поэтому, если толпа малая, если она не агрессивная, не с флагами, то вам в каждом участке дан кавалерийский отряд, - пользуйтесь кава­лерией и разгоняйте толпу. Раз толпа агрессивная, с флагами, то действуйте по уставу, т.е. предупреждайте троекратным сигналом, а после троекратного сигнала - открывайте огонь.

Позже, когда уже было принято решение распустить Думу, Хабалов сделал доклад Совету министров.

26 февраля было воскресенье. Город, как и прежде, был спокоен ночью, военных патрулей не было, а в воскресенье утром рабочие сидели по домам. Однако, события истекшего дня заставили полицейские власти собрать городовых, распределить их по взводам и вооружить винтовками. Утром Хабалов сообщил в Могилев, что город спокоен. Вскоре после полудня, пока это сообщение шло в Ставку, вспыхнуло серьезное восстание, сосредоточенное все еще на Знаменской и Казанской площадях. Беспорядки длились недолго и были подавлены войсками, применившими огнестрельное оружие. Было много раненых и убитых, хотя в картине усеянного трупами Невского, которую мы находим не только в фантастическом описании Троцкого, но также у Суханова, много преувеличений.24

Однако трудно преувеличить впечатление, которое стрельба произвела на самих солдат. В течение последних трех дней они были на улицах, видели толпящийся народ, разговаривали с женщинами и молодежью, присоеди­нившейся к демонстрантам, они видели, что их командиры колебались прибегать к насилию, чтобы разогнать толпу. Когда им наконец было приказано открыть огонь по той же, большей частью невооруженной, толпе, с которой они только что братались, они ужаснулись, и нет основания сомневаться в оценке положения, которую дал генерал Мартынов: "Подавляющее большинство солдат было возмущено ролью, которую они должны были играть, подавляя восстание, и стреляли только по принуждению".25 Это особенно относилось к учебной команде Волынско­го полка, состоявшей из двух рот, при подразделении было два пулемета, и оно, по приказу майора Дашкевича, должно было разогнать демонстрацию на Знаменской площади. В результате толпа разбежалась, оставив на мостовой сорок убитых и столько же раненых.26

Стрельба, убитые и раненые были во многих других местах города, и к вечеру 26-го полицейские власти, подводя итог на официальном жаргоне, могли сказать, что "порядок восстановлен".

Ввиду того, что произошло на следующий день (понедельник 27-го), надо сказать, что один инцидент, случившийся 26-го февраля, затмевает все столкновения между полицией и демонстрантами. Речь идет о бунте солдат в Павловском гвардейском полку. В воскресенье две роты были направлены на патрулирование улиц и приняли участие в обстреле. Офицеры, вероятно, вполне держали их в руках, и никаких признаков неподчинения не было. Демонстранты бросились в Павловские казармы, прося резервную роту полка выйти и остановить стрельбу по толпе, произ­водившуюся патрулирующими ротами, после чего часть солдат (по всей вероятности, офицерского контроля не было) высыпала с винтовками на улицу, требуя прекратить кровопролитие. Беспорядок продолжался до тех пор, пока не появились офицеры, приступившие к переговорам с солдатами и затем, с помощью полкового священника, отправившие солдат обратно в казармы.27 Об этом инциденте было доложено Хабалову и военному министру Беляеву, и он, естественно, вызвал некоторое оцепенение. Беляев настаивал на немедленных мерах и предлагал тут же казнить бунтовщиков. Хабалов доказывал, что дело должно быть рас­смотрено военным судом. Пока что у солдат отобрали оружие и заперли их в казармах. Выяснилось, что не хватает двадцати одной винтовки. Солдаты, казалось, были подавлены и выдали зачинщиков - девятнадцать человек, - которых арестовали и отправили в Петропавловскую крепость. По видимости, инцидент был исчерпан и на моральное состояние других рот не повлиял. Именно Павловский полк явился 27-го с оружием и оркестром защищать штабное командование округа, когда войска почти вышли из повиновения и многие отряды петроградского гарнизона "присоединились к народу". Интересно отметить, что петроградские военные власти сразу не сообщили в Могилев о факте мятежа.

Нам теперь кажется странным, что этот инцидент не послужил предо­стережением офицерам других частей, охранявших город. Это можно до некоторой степени объяснить особыми условиями службы в столице. Солдат петроградского гарнизона служил в среднем от шести до восьми недель. Постоянным пунктом раздражения был вопрос об отпусках. Безделье и скука переполненных казарм заставляли солдат проситься в город, тогда как офицеры были главным образом озабочены тем, чтобы держать их в казармах, так как за ними было трудно уследить в мутной воде петроград­ской жизни. Численность некоторых рот достигала полутора тысяч человек; там были молодые рекруты - совсем мальчики, еще не принесшие присягу знамени и государю, были и побывавшие на фронте солдаты, которые провели много времени в госпиталях вследствие ранений или по болезни; этим все приелось, а отсутствие дисциплины в госпиталях развратило. Среди них было много петроградских интеллигентов, которые в качестве солдат работали на артиллерийских заводах, и через них в солдатскую среду проникала какая-то часть подпольной пропаганды.28

На моральное состояние солдат сильно повлияло то, как необдуманно и бессмысленно их использовали в первые три дня уличных беспорядков. В согласии с разработанным планом по поддержанию и восстановлению порядка в столице, их заставляли часами простаивать на стратегических пунктах, не дав определенных указаний, как поступать в случае бес­порядков. Солдаты понимали, что начальство уклоняется применить против толпы огнестрельное оружие. Они понимали также, что полиция, когда ей не удается справиться самой, ждет от них помощи, которую они гнушались оказывать, потому что их отношения с полицией уже были напряженными.29

Между демонстрантами и солдатами уже существовал контакт, и это иногда приводило к тому, что войска переходили на сторону демонстрантов, против полиции. Когда приказ царя радикально изменил ситуацию и когда после полудня 26-го войскам было приказано стрелять в демонстрантов, они, естественно, были ошеломлены. В конце концов, толпа вела себя так же, как и раньше, когда ее поведение терпели. И тем не менее, если оставить в стороне инцидент в Павловском полку, ярких случаев неповиновения среди солдат в этот день не было, и, как мы уже отмечали, даже председатель Межрайонки Юренев считал, что попытка начать всеобщее революционное выступление провалилась, что армия к восставшим не присоединится.

§4. Мятеж петроградского гарнизона.

В тот момент, когда радикальная и революционная интеллигенция уже теряла веру в успех своего дела, в игру вступил новый фактор. Сол­даты Волынского полка, которые в воскресенье 26 февраля принимали участие в стрельбе на Знаменской площади, не спали в своих казармах, обсуждая происходящее. Это были солдаты двух рот учебной команды, и открыть огонь по толпе приказал их командир капитан Лашкевич. Один из унтер-офицеров полка, некто Кирпичников, отличился в этот день - он выхватил самодельную бомбу из рук одного демонстранта и с чувством исполненного долга сдал ее полицейским.

Кирпичников оказался впоследствии самым энергичным пропаган­дистом "оборончества" среди солдат петроградского гарнизона. В своем рассказе о случившемся Кирпичников описывает Лашкевича как офицера непопулярного, в золотых очках (отметьте этот символ богатства и интеллигентности), жестокого, грубого, оскорблявшего и доводившего до слез даже старых солдат, прозвище его было "очковая змея".30

Когда офицеры ушли из казарм, солдаты собрались, чтобы поговорить о событиях дня. Они не понимали, почему им приказали стрелять. Кирпич­ников не сообщает подробностей разговора, который велся в темной казарме, а если бы и сообщил, все равно это мало что дало бы, ибо реальность превращалась в легенду, не успев осуществиться. Ничто не говорит о том, что внезапное решение солдат не стрелять в демонстрантов было подсказано революционной убежденностью. Оно было подсказано скорее естественным отвращением ко всему, что приказывает самый непопулярный офицер. При этом они, очевидно, сознавали риск, которому подвергались, решившись на неповиновение. Была ли это работа какого-либо представителя революционных групп или другой тайной организации, мы не знаем. Принимая во внимание дальнейшее, мы не можем исключить эту возможность. Кирпичников, которого солдаты, по-видимому, считали вожаком, вряд ли был членом такой группы.

Ситуация приобрела взрывчатый характер на следующее утро, в поне­дельник 27-го, когда солдаты вышли в коридоры казармы строиться и появился Лашкевич. Первая рота учебной команды приветствовала его, как обычно, и он произнес короткую речь, разъяснив солдатам, в чем состоит долг, и процитировал телеграмму государя. Тогда Кирпичников Доложил, что солдаты отказываются выходить на улицу. Согласно Лукашу, который передает слова Кирпичникова, дальше дело было так: Командир побледнел, отшатнулся и поспешил уйти. Мы бросились к окнам, и многие из нас видели, что командир внезапно широко раскинул руки и упал лицом в снег во дворе казармы. Он был убит метко пущенной случайной пулей!" Когда писались эти строки, здравый смысл был уже заме­нен в России фантастической логикой революционной риторики. Убийство Лашкевича иногда приписывают самому Кирпичникову. Накануне ночью был убит командир Павловского полка, полковник Экстен - у дверей казармы, после усмирения взбунтовавшейся роты. Впоследствии офицеров редко убивали те солдаты, которыми они командовали. Вообще говоря, самое революционизирующее действие на солдат и матросов оказывало именно убийство командира. Такова была доктрина, принятая партией большевиков и самим Лениным.31

Кто бы ни убил Лашкевича, это больше внесло революционности в созна­ние солдат Волынского полка, чем любая пропаганда. Солдаты внезапно по­чувствовали, что возврата для них нет. С этого момента их судьба зависела от успеха мятежа, а успех этот мог быть обеспечен только в том случае, если к Волынскому полку немедленно присоединятся другие. После некоторых колебаний и обсуждений на учебном плацу, солдаты схватили винтовки и бросились на улицу, в казармы Преображенского и Московского полков. Весть о мятеже Волынского полка пожаром разнеслась по улицам, на кото­рых, минуя патрульные посты, уже собирались с окраин рабочие, чтобы продолжить начатую накануне демонстрацию. Солдаты Волынского полка стреляли в воздух и кричали, что поддерживают народ. Но очень скоро они перестали быть единым целым, смешавшись с демонстрантами и став частью той самой толпы, которая так характерна была для тех дней - безоружные, расхристанные солдаты и вооруженные рабочие в картузах и даже в шляпах.

Офицеров мятежных частей нигде не было видно. В этот решающий день, 27 февраля, поведение офицеров петроградского гарнизона имело большие последствия. В большинстве случаев они плохо знали своих солдат, их авторитет поддерживался лишь традиционной дисциплиной, для укрепления которой никакого личного усилия с их стороны не было. Но даже те, кто солдат знал хорошо, кто был передовых и даже прогрессивных взглядов, как полковник Станкевич, которому мы обязаны одним из первых объемистых трудов о революции,32 сразу почувствовали большую личную опасность, когда услыхали, что в казармах солдаты убивают офицеров. Кроме того, многие офицеры петроградского гарнизона тоже поддались пропаганде прессы и общественных организаций и желали переговоров с Думой и немедленной конституционной реформы, какими бы запоздалыми они ни были.33

Мятеж Волынского полка, быстро распространившийся на другие части петроградского гарнизона, был, конечно, ключевым событием в этот день - понедельник 27 февраля. После падения царского режима, в опьянении первых недель, казалось, что мятеж гарнизона был проявлением воли народа к революции. С приходом новой власти это стало символом веры - считать, что даже в эти первые дни (27 февраля - 2 марта) всякая воинская часть, поставленная перед альтернативой - присоединиться к революции или участвовать в ее подавлении, - с энтузиазмом присоедини­лась бы к народу при первом удобном случае. События в Петрограде этого не подтверждают.

Прежде всего, совершенно очевидно, что правительство ничего не предпринимало, чтобы поднять дух тех частей, которые готовы были повиноваться приказам. В понедельник 27 февраля, около полудня, воен­ный министр Беляев приказал генералу Занкевичу взять под свою команду оставшиеся верными части Петрограда, чтобы помочь генералу Хабалову, который совсем потерял голову. В распоряжении Занкевича был большой отряд, который он собрал на площади Зимнего дворца. Солдаты с одушев­лением встретили его речь, в которой он призывал стоять твердо как скала за царя и отечество. Но после этого прошли часы, а приказа никакого не последовало; никто не позаботился накормить патрульные войска, и с наступлением сумерек солдаты разошлись по своим казармам ужинать. По дороге их впитывала толпа.

Типично, что ни Хабалов, ни Беляев не знали, на какие именно части они могут рассчитывать. Так, в казармах Сампсониевского проспекта находился Самокатный батальон, состоящий из десяти рот - двух стрелко­вых, четырех формирующихся и четырех резервных. В их распоряжении было 14 пулеметов. Велосипедисты были люди грамотные, разбирались в механике, потом говорили, что в их среду "затесалось много мелкобур­жуазного элемента". Ими командовал очень популярный офицер по фамилии Балкашин. Когда он 27 февраля приказал поставить часовых вокруг казармы, солдаты тотчас же ему повиновались. Он несколько раз попытался связаться со штабом Петроградского военного округа, но безуспешно. Только в 6 часов вечера он решил снять свою роту с улицы и запереться в казарме. Ночью он еще раз попытался связаться со штабом, но посланные им солдаты не вернулись. Ему удалось, однако, пополнить запас боеприпасов, послав подводу в штаб батальона на Сердобольской улице. Самокатный батальон оказал энергичное сопротивление в своих казармах, которые были всего лишь деревянными домишками, - утром 28 февраля. Когда стало очевидно, что казармы будут разрушены пуле­метным и артиллерийским огнем, и полковник Балкашин понял, что Прорваться нельзя, он решил сдаться. Он приказал прекратить огонь, вышел из казармы и обратился с речью к агрессивной толпе, говоря, что его солдаты выполняют свой долг и невиновны в кровопролитии и что он один отвечает за то, что из "верноподданнических чувств" приказал солдатам стрелять в толпу. В ответ раздались выстрелы, одна пуля попала в сердце Балкашина, и он тут же умер. Это, кажется, был единственный случай исключительной храбрости, отмеченный в Петрограде в эти дни.34

Случай с Самокатным батальоном35 показывает, что мог бы сделать решительный и пользующийся популярностью офицер, если бы штабы петроградского гарнизона были менее дезориентированы. Чувства солдат петроградского гарнизона определенно двоились, и, по всей очевидности, был не один случай, когда они явно не хотели быть замешанными в дейст­виях, которые считали бунтом. Первые мемуары того времени, опублико­ванные в Советском Союзе, отражают этот факт, хотя позднее о нем стали постоянно умалчивать. Например, рабочий Кондратьев, член петроградско­го комитета большевиков, вспоминает в своих мемуарах,36 как он ходил с рабочими и мятежниками Волынского полка в казармы Московского полка, где несколько офицеров и нижних чинов забаррикадировались в офицерской столовой и обстреливали демонстрантов через учебный плац. Кондратьев с теми, кто был с ним, ворвался в казармы и увидел, что солдаты подавлены, безоружны и не знают, что делать. Никакие увещева­ния революционеров не действовали. "Напрягая до предела голосовые связки" и докричавшись до хрипоты, Кондратьев поставил ультиматум – если солдаты не поддержат "дело народа", казармы будут немедленно обстреляны артиллерией. По словам Кондратьева, эта угроза подейство­вала на солдат, и они, захватив винтовки, вышли на улицу. Этот случай был несомненно типичен для того, что происходило в этот день в Петро­граде; он объясняет, почему ни самозваные штабы мятежников (под командованием эсеров Филипповского и упомянутого выше Мстиславского-Масловского), ни военная комиссия Комитета Думы (во главе с полковником Энгельгардтом) не имели в своем распоряжении войск большую часть дня, хотя тысячи вооруженных солдат перешли на сторону революции. Солдаты, выходившие на улицу, предпочитали затеряться в толпе, а не оставаться на виду в своих частях. Они продавали винтовки тому, кто больше даст, украшали шинели обрывками красных лент и присоединялись к той или другой демонстрации, громя полицейские участки, открывая тюрьмы, поджигая здания суда и занимаясь другими видами бескровной революционной деятельности.

Мятеж петроградского гарнизона застал местные военные и граждан­ские власти врасплох. Он совершенно разрушал систему поддержания порядка, на которую полагалось правительство. Разрабатывая эту систему, власти полагали, что столкновения ограничатся перестрелкой между

солдатами и демонстрирующими рабочими. В связи с этим город был разделен на участки, и в каждый был назначен определенный полк. Эта система потеряла всякий смысл, раз штаб округа больше не знал, на какие части он может положиться. Реакция офицеров на первые известия о солдатском мятеже показывает, до какой степени простиралась их неустой­чивость, вскормленная пропагандой, а также газетным и либеральным словоблудием. Офицеры Волынского полка были совсем сбиты с толку. Один из них описал, что произошло в штабе полка, когда офицеры пришли к полковнику Висковскому, командиру батальона.37 Узнав, что случилось с капитаном Дашкевичем, Висковский стал совещаться со своим адъютантом. Время от времени он выходил к офицерам, ожидавшим в соседней комнате распоряжений и инструкций. Расспрашивал о подробностях случившегося. Офицеры подавали разные советы, предлагали вызвать юнкеров. Такие советы со стороны подчиненных выходили за рамки принятого и были нарушением военной дисциплины. До 10 часов мятежники оставались на плацу, очевидно, не зная, что предпринять дальше. В этот момент мятеж можно было подавить, но старший офицер продолжал колебаться и повторять подчиненным, что он верит, что солдаты останутся верны долгу, опомнятся и выдадут зачинщиков. Когда взбунтовавшаяся рота ушла со двора казармы, командир батальона посоветовал офицерам разойтись по домам и ушел сам.

Если принять во внимание поведение полковника Висковского, то не приходится удивляться, что генералу Хабалову пришло в голову обратить­ся к офицеру Преображенского полка, приехавшему в Петроград с фронта и имевшему репутацию верного и энергичного человека. Когда полковник Кутепов38 прибыл в городской полицейский штаб, где его ожидал генерал Хабалов, - солдаты Вольшского полка уже добрались до казарм Преобра­женского полка, убили полкового командира и принудили часть солдат к ним присоединиться. Кутепов был назначен командующим карательной экспедиции и получил инструкцию занять весь район от Литейного моста до Николаевского вокзала и восстановить порядок и дисциплину среди всех находящихся там частей. Ему дали роту одного из гвардейских Полков, рассчитывал, что по пути он соберет подкрепление.

Кутепов находился в Петрограде всего несколько дней и ничего не знал о настроениях в столице, даже о настроении офицеров своего собственного Полка. Ознакомиться с настроением оказавшихся у него в подчинении людей ему предстояло, продвигаясь по запруженному Невскому к Пересечению с Литейным проспектом. Моральное состояние запасного гвардейского полка он нашел более или менее удовлетворительным, Чего нельзя было сказать о пулеметной роте, которая ему попалась у Александринского театра. Солдаты не ответили на его приветствие, а командир роты, капитан, доложил ему, что пулеметами нельзя пользо­ваться, так как нет ни воды, ни глицерина.

Когда довольно пестрая толпа под началом Кутепова дошла до пересе­чения Невского с Литейным, их нагнал офицер Преображенского полка с приказом генерала Хабалова. Он отменял данный ранее приказ и просил Кутепова немедленно вернуться на площадь Зимнего дворца. Кутепов отве­тил, что возвращаться тем же путем не следует, он вернется по Литейному через Марсово поле. Это решение оказалось роковым для экспедиции Кутепова. С этой минуты он потерял связь с генералом Хабаловым до конца дня и потратил много времени на переговоры с мятежной толпой на Литейном и на примыкающих улицах. Для Хабалова Кутепов как бы совершенно перестал существовать.

В своем показании Муравьевской комиссии Хабалов описывает эту ситуацию следующим образом:

И вот отряд в составе 6 рот, 15 пулеметов и полутора эскадронов, под начальством полковника Кутепова, героического кавалера, был отправлен против бунтующих с требованием, чтобы они положили оружие, а если не положат, то, конечно, самым решительным образом действовать против них... Тут начинает твориться в этот день нечто невозможное! ... А именно: отряд двинут, - двинут храбрым офицером, решительным. Но он как-то ушел, и результатов нет... Что-нибудь должно быть одно: если он действует решительно, то должен был бы столкнуться с этой наэлектризованной толпой: организованные войска должны были разбить эту толпу и загнать эту толпу в угол к Неве, к Таврическому саду...

После нескольких попыток связаться с Кутеповым Хабалов узнал, что его остановили на Кирочной улице и ему нужно подкрепление. Но посы­лаемые подкрепления, должно быть, растворялись по пути, не достигнув пункта назначения.

Отчет Кутепова дает более ясное представление о том, как продолжа­лись уличные бои. Повернув свой отряд с Невского на Литейный, Кутепов встретил мятежников Волынского полка, к которым присоединился Литовский гвардейский полк. Солдаты Волынского полка, казалось, были в большой нерешительности, а один из унтер-офицеров от имени своих товарищей попросил Кутепова построить их и отвести обратно в казармы. Единственно чего боялись солдаты - это расстрела за мятеж. Кутепов обратился к мятежникам, уверив их, что те, кто присоединится к нему, расстреляны не будут. Мятежники обрадовались этому объявлению и подняли Кутепова на руках, чтобы его обещание могли слышать все.

На руках у солдат я увидел всю улицу, заполненную стоящими солдатами (главным образом Литовского и Волынского зап. полков), среди которых было несколько штатских, а также писарей Главного Штаба и солдат в артиллерийской форме. Я сказал громким голосом: "Те лица, которые сейчас толкают вас на преступление перед государем и родиной, делают это на пользу нашим врагам-немцам, с которыми мы воюем. Не будьте мерзавцами и предателями, а останьтесь честными русскими солдатами.

Это обращение было не очень хорошо принято. Кое-кто из солдат крикнул: "Мы боимся, что нас расстреляют". Было также несколько выкриков: "Он врет, товарищи! Вас расстреляют!" Кутепову удалось повторить свое обещание, что никто из присоединившихся к нему расстре­лян не будет. Но, очевидно, построить мятежников двух полков в дисци­плинированные ряды оказалось невозможно, так как отряд Кутепова сразу попал под огонь, и мятежники бросились врассыпную. Время шло, кутеповские солдаты стали жаловаться на голод. Кутепов по дороге купил хлеба и колбасы, но хранил их на ужин. Тем временем стрельба усиливалась, росло число раненых в отряде Кутепова.

Кутепов занял особняк графа Мусина-Пушкина, в котором помещался Красный Крест Северного фронта, и устроил там импровизированный госпиталь. Он не оставлял попыток связаться с полицейским штабом - с градоначальством, -- но Хабалов уже перешел в Адмиралтейство, не известив об этом Кутепова.

В боях Кутепов потерял много офицеров. Пока он безуспешно пытался дозвониться в штаб по телефону, толпа заполнила Литейный проспект. Темнело, демонстранты били уличные фонари.

Сумерки сменились полной тьмой, и отряд Кутепова почти прекратил организованное сопротивление, сам Кутепов понял это, выйдя из дома Мусина-Пушкина:

Когда я вышел на улицу, то уже было темно, и весь Литейный проспект был заполнен толпой, которая, хлынув из всех пере­улков, с криком тушила и разбивала фонари. Среди криков я слышал свою фамилию, сопровождаемую площадной бранью. Большая часть моего отряда смешалась с толпой, и я понял, что мой отряд больше сопротивляться не может. Я вошел в дом и, приказав закрыть двери, отдал распоряжение накормить людей заготовленными для них ситным хлебом и колбасой. Ни одна часть своим людям обеда не выслала.39

Персонал Красного Креста попросил Кутепова вывести всех здоровых солдат из дома, чтобы сохранить его неприкосновенность как лазарета Кутепову оставалось только повиноваться. Так закончилась единствен­ная попытка петроградского военного начальства очистить часть центра столицы. Но волнение толпы тоже, видимо, слабело, и она стана расходиться. Победа революционеров была одержана неорганизованными и не управляемыми рабочими и солдатами, без всякого вмешательства революционных штабов.

Вот как видел эту описанную Кутеповым сцену Николай Суханов, проходивший по Литейному проспекту примерно в это время с больше­виком Шляпниковым и еще одним товарищем;

Уже в сумерках мы вышли на Литейный, близ того места, где за несколько часов была стычка царских и революционных войск. Налево горел Окружной суд. У Сергиевской стояли пушки, обращенные дулами в неопределенные стороны. За ними стояли, на мой взгляд, в беспорядке, снарядные ящики. Тут же виднелось какое-то подобие баррикады. Но было кристально ясно для каждого прохожего: ни пушки, ни баррикады никого и ничего не защитят ни от малейшего нападения. Господь ведает, когда и зачем они сюда попали, но около них почти не было ни прислуги, ни защитников. Группы солдат, правда, находились около. Иные чем-то распоряжались, коман­довали, кричали на прохожих. Но никто их не слушал.

Суханов так передает свое впечатление:

Видя эту картину революции, можно было бы прийти в отчаяние. Но нельзя было забывать другой стороны дела: орудия, оказав­шиеся в распоряжении революционного народа, были, правда, в его руках беспомощны и беззащитны от всякой организованной силы; но этой силы не было у царизма.40

Суханов прав, говоря, что вечером 27 февраля не было ни организо­ванного сопротивления со стороны правительства, ни организованного руководства со стороны революционеров. Но Суханов, как и многие другие хроникеры этого времени, не указывает причин, почему организованных сил правительства не было. Многочисленные инциденты, имевшие место в этот день, указывают, что многие офицеры, командовавшие частями петроградского гарнизона, не были расположены к репрессивным мерам против демонстрантов, а солдаты, бывшие под их командой, испытывали какую-то тревогу. До известной степени эта тревога была оправдана, не столько по причине общей ожесточенности солдат против офицеров, сколько вследствие заметной тенденции демонстрантов хватать и убивать офицеров на улицах, избегая при этом вооруженных столкновений с солдатами. Раненых и убитых среди офицеров и унтер-офицеров было много, хотя большая часть офицеров находилась или дома по болезни, или обсуждала политическую ситуацию в офицерских собраниях. Хитрая пропаганда Думы достигла своей цели. Надвигающаяся перемена режима казалась такой неизбежной большинству офицеров, что они не хотели портить свою репутацию, оказавшись в критический момент на стороне побежденных. Хабалов понял, что многие из его офицеров хотят, чтобы он связался с представителями Думы и использовал авторитет оппозиции для восстановления порядка в гарнизоне. И хотя такие генералы, как Хабалов и Беляев, оставались верны присяге, их воля к сопротивлению была парализована боязнью встретить открытое сопротивление подчиненных, и им не удалось организовать даже те немногие части, которые, как например Самокатный батальон, были готовы повиноваться приказу.

Мятежников, то есть солдат, покинувших свои казармы, чтобы смешать­ся с толпой, согласно Суханову, было всего 25 000 человек из 160 000, считавшихся в гарнизоне. Но остающиеся "нейтральные" части были слабо оснащены и совсем не имели опыта подавления восстаний в большом городе. Как явствует из цитированных мемуаров, важной проблемой было питание солдат, патрулирующих улицы. Ничего не было сделано, чтобы установить рубежи, дальше которых не допускались бы ни толпа, ни демонстрации.

§ 5. Крушение.

Вечером 27-го почти все части, находившиеся в распоряжении Хаба­лова между Адмиралтейством и Зимним дворцом, отправились в казармы ужинать. Пробираясь по запруженным улицам и проталкиваясь между демонстрантами, солдатская масса растворялась в толпе, и те немногие, что дошли до казарм, были не в состоянии, да и не хотели возвращаться к Зимнему дворцу. Отряд Хабалова становился все меньше и меньше. Характерно, что, прежде чем уйти, кое-кто из солдат просил офицеров простить их дезертирство, они говорили, что зла офицерам не желают, но должны подумать о собственной сохранности. С Хабаловым в Адмирал­тействе оставалась зловеще тающая кучка их покинутых и опозоренных командиров.

Поздно ночью генерал Занкевич настоял перевести штаб из Адмирал­тейства в Зимний дворец.41 Солдаты разбрелись по огромному зданию, офицеры устроились на ночь. Именно тогда генерал Хабалов решил объявить в Петрограде осадное положение и напечатал коротко объявля­ющие об этом афиши. Это решение встретило полную поддержку со стороны князя Голицына, который хотел ввести в городе осадное положение, чтобы освободить правительство от всякой ответственности, ответственность таким образом полностью перекладывалась на военные власти. Но так как в штабе не нашлось клея, афиши нельзя было расклеить, и Хабалов приказал разбросать их по улицам, где они были подхвачены ветром и затоптаны толпою в снег.

Были вещи и еще более жалкие: один из генералов, придя в Зимний дворец, попросил чашку чая. Ему было сказано, что дворцовое управление приказало не подавать чаю до восьми часов утра. По счастью, один из дворцовых слуг предложил генералу чашку чая, приготовленного в его: частной квартире.

Но чаша унижений еще не переполнилась. Едва согрелись усталые солдаты, едва генералы уснули на кое-как устроенных постелях, как возникло новое затруднение. Великий князь Михаил провел вечер в Мариинском дворце, где происходило последнее, историческое заседа­ние правительства и в последнюю минуту разрабатывался, при участии Родзянко, план спасения монархии. Теперь великий князь в раздражении вернулся в Зимний дворец, только что получив от брата мягкий выговор за непрошенное вмешательство. Он пытался уехать в свой загородный дворец, но, так как поезда не ходили, решил провести ночь в Зимнем, где застал поредевших защитников режима. Примерно в 3 часа ночи 28 февраля он вызвал генералов Хабалова и Беляева и попросил их вывести части из дворца, ибо он не хочет, чтобы войска обстреливали; толпу из дома Романовых.

Поступок великого князя легко объясним. Он видел, как на последнем заседании Совета министров развалилось созданное его братом правитель­ство. Его самоотверженное предложение взять всю ответственность на, себя, чтобы разрешить кризис, встретило полное непонимание со стороны государя. Однако, будучи вторым в порядке престолонаследования, он стоял перед возможностью, быстро перешедшей в уверенность, что ему придется стать регентом при ребенке, его племяннике, или, возможно, самому занять нестойкий престол. Связывать свое имя с безрезультатными репрессиями против населения Петрограда - значило отказаться от шанса разрешить проблему династии приемлемым образом.

Приказ очистить дворец среди ночи был окончательным ударом для генералов. Они перешли обратно в Адмиралтейство, где утром этого дня, 28 февраля, было принято решение прекратить все действия. Но даже тогда не было официальной сдачи "врагу". Хабалов, вероятно, не знал, кому сдаваться. Солдатам было приказано сдать оружие на сохранение должностным лицам морского министерства в здании Адмиралтейства и спокойно разойтись по казармам, а офицеры отпра­вились по домам.

Поразительно, что пока во мраке ночи с 27 на 28 февраля в Зимнем дворце совершались все эти мрачные церемонии, улицы столицы были пустынны, и вполне можно было, как показывает случай Само­катного батальона, снабдить всем необходимым еще остававшиеся части. И не было сколько-нибудь значительной вооруженной охраны у того пункта, который стал штабом революции - т.е. у Таврического дворца. Более того, депутаты Думы, которые после сумбурного дня все еще оставались в здании, волновались, что как бы Хабалов не надумал промаршировать версту или чуть поболее от Зимнего дворца и арестовать их. Ходили слухи, что он что-то готовит, но тем не менее никто ничего не делал, да и не мог сделать, чтобы организовать воору­женную защиту временного Исполнительного Комитета Петроградского Совета, который уже самовольно влез в одно из крыльев Таврического дворца.

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ 10

2. См. гл. 5. - Записка Департамента полиции опубликована в: Флеер, ук. соч. (см. прим. 21 к гл. 1), стр. 259 и далее.

3. См.; Флеер, ук. соч., стр. 327. - Несколько тенденциозное описание можно найти у Балабанова (М. Балабанов. От 1905 к 1917 году. Массовое рабочее движение. М.-Л., 1927, стр. 340 и далее).

4. См. статью В. Каюрова, в журнале "Пролетарская революция", 1923 № 1 (13).

5. См. гл. 2, § 2.

6. Карахан, как и другие члены группы, в августе 1917 года примкнул к больше­викам, при советской власти подвизался главным образом на дипломатическом поприще. Во время чисток 1936-1938 гг. был обвинен в тайных сношениях с немцами и исчез без суда.

7. Балабанов, ук. соч., стр. 431.

8. "Новый Журнал", XXXIV-XXXV, Нью-Йорк, 1953.

9. Юренев вспоминает, что "уже к концу 1914 года "объединенка" [другое название "межрайонки"] стремилась к созданию специальной военной организации, и такая организация была фактически создана, правда, она была слаба, но имела широкие связи с солдатами". - И. Юренев. Борьба за единство партии. Петро град, 1917.

10. См.: В. Набоков. Временное правительство. АРР, I, стр. 9-96. - П.Н. Милюков. Воспоминания (1859-1917). Нью-Йорк, 1955, т. 2, стр. 328. - G.M.Katkov. German Foreign Office Documents on Financial Support to the Bolsheviks in 1917. "International Affairs", vol. 32, No 2, Avril 1956, pp. 181-189. - Комментарии Керенского по поводу указанной статьи Каткова в сентябрьском номере "Inter­national Affairs", и там же - ответ Каткова.

11. См. гл. 5, §5.

12. Следует заметить, что советские историки рабочего движения, писавшие в 20-е годы, тщательно избегали упоминаний о том, кем финансировались заба­стовки. Ни Балабанов, ни Флеер, и ни один другой автор, с которым мы имели возможность свериться, не проливают света на этот вопрос.

13. Шляпников ("Накануне 1917 года", .М., 1920, стр. 255) дает кое-какие сведения о существовании социал-демократических групп, которые не были связаны с петроградским комитетом или с Бюро Центрального Комитета. Он пишет: "По­добные группы социал-демократов, не имевшие постоянных связей с общегород­ской организацией, существовали в Питере в большом числе. Некоторые из таких кружков обособились и замкнулись из боязни провокаторов. Мне были известны две группы работников, долго не входивших в сеть петербургских организаций по причине недоверия к Черномазову [впоследствии разоблаченному полицей­скому агенту]. Эти кружки все же вели работу, но вследствие их оторванности от местного центра она носила кустарный характер". Для характеристики их работы Шляпников употребляет ленинский термин "кустарный", подразумевая, что она была сравнительно неэффективна, ибо ей недоставало научного марксистского метода и связи с другими организациями. Шляпников и не подозревал, что успех последних забастовок и демонстраций был заслугой именно таких кружков. 14, Н.Н.Суханов. Записки о революции. 7 томов. Берлин, 1922-1923. том I, стр. 30. 15. В. Зензинов. Февральские дни. "Новый Журнал", XXXIV-XXXV, Нью-Йорк, 1955.

16. С.Мстиславский-Масловский. Пять дней. Начало и конец Февральской рево­люции. Берлин-Москва, 1922, стр. 12 (2-е изд.).

17. А. Г. Шляпников. Семнадцатый год. 4 тома, М., 1925-1931, т. 1, стр. 105.

18. СП. Мельгунов. Мартовские дни 1917-го года. Париж, 1961. Мельгунов при­водит аргументы, почему эта легенда неправдоподобна. Высказанная им уверенность недавно получила подтверждение в воспоминаниях советского писателя Виктора Шкловского, который сам лазал по чердакам в поисках "протопоповских пулеметов". Шкловский подтверждает, что принимал участие во многих обысках, но ни одного пулемета ни разу не нашли. - В. Шкловский. Жили-были. "Знамя", август 1961, № 8, стр. 196.

19. "Падение..." (см. прим. 6 к гл. 3), т. 1, стр. 214.

21. Владимир Бонч-Бруевич. На боевых постах Февральской и Октябрьской революции. Москва, 1930, стр. 72 и далее. - Очень может быть, что в действи­тельности было больше, чем Бонч-Бруевич рассказывает в своих воспоминаниях, которые были опубликованы после того, как он перестал принимать активное участие в политической жизни. Эти воспоминания часто лишь отсылают к фактам, намекают на них, и с деталями не слишком церемонятся. Бонч-Бруевич придает большое значение этому, на вид случайному, свиданию с казаками. Сказав, что казачий полк пришлось убрать со Знаменской площади после инцидента, Бонч-Бруевич заключает: "Здесь мы имели дело не с христианским антимилитаризмом, а с открытыми революционными и политическими дей­ствиями воинских частей против старого режима, за народ и за братание с народом на улицах. В этот момент это было самым важным политическим действием". В то время, когда воспоминания были опубликованы, не мог последователь Маркса и большевик, каким был Бонч-Бруевич, утверждать, что такую важную политическую акцию спровоцировала его личная случайная встреча с религиозной группой. Но, зная, каким искушенным интриганом, каким хватким политическим манипулятором был Бонч-Бруевич, можно заключить, что его контакты с казаками были не такими уж случайными, как он говорит, что именно от него шла смутительная пропаганда, объектом которой зимой 1916-1917 года несомненно стали в Петрограде казаки. (О Бонч-Бруевиче и Распутине см.: гл. 8, § 7; о роли, которую он играл в опубликовании "Приказа № 1" см.: гл. 13, §3).

22. В показаниях Муравьевской комиссии Хабалов упоминает об этих мерах, на­стаивая, что он пытался избежать обстрела толпы при разгоне демонстраций. См.: "Падение...", том I, стр. 187 и далее.

23. Спиридович в своей посмертно изданной книге резко критикует эти инст­рукции. По его мнению, не военные должны были решать, стрелять или нет. Представленный на месте полицейский офицер был единственным лицом, компетентным в нужный момент обратиться к армии за вооруженной под­держкой. - Спиридович, ук. соч. (см. прим. 1 к гл. 6), т. 3, стр. 100.

24. Суханов пишет (ук. соч. том 1, стр. 5 3): "Примерно в 1 час пехота на Невском, как хорошо известно, усилила ружейный обстрел. Невский был покрыт телами ни в чем неповинных людей, не имевших никакого отношения к тому, что происходило. Слухи об этом (?) быстро распространились по всему городу. Население было терроризировано. Революционное движение на улицах централь­ной части города было ликвидировано. К пяти часам дня казалось, что царизм снова победил и что движение потерпит крушение".

26. Очевидцем стрельбы на Знаменской площади был В.Л. Бурцев, описавший ее в интересной статье в "Биржевых Ведомостях". См. показания Бурцева в: "Падение...", т. I, стр. 291 и далее.

27. Другой случай, когда погиб офицер Павловского полка, см. выше гл. 10, § 4.

28. См. гл. 5, § 6 и гл. 10, § 2.

29. Об отношениях между полицией и петроградским гарнизоном см.; А.Кон­дратьев. Воспоминания о подпольной работе в Петрограде петербургской организации РСДРП (б) в период 1914-1917 гг. "Красная Летопись", VII (1923), стр. 30 74.

30. Иван Лукаш. Восстание Волынского полка, рассказ первого героя восстания Тимофея Кирпичникова. Петроград, 1917.

31. В.Ленин. Сочинения. (2-е и 3-е изд.), том XIX, стр. 351. ("Доклад о революции 1905 года").

32. В.Б.Станкевич. Воспоминания 1914-1919. Берлин, 1920. В частности - стр. 66.

33. "Надо сказать, что настроения офицеров, особенно Измайловского полка, не давали возможности положиться на то, что они будут действовать энергично: они высказывали мнение, что следует вступить в переговоры с Родзянко". - Показа­ния Хабалова в Муравьевской комиссии. См.: "Падение...", том 1, стр. 201.

35. Инцидент с Самокатным батальоном полностью описан Мартыновым - "Цар­ская армия в февральском перевороте", стр. 120. Он цитирует имевшиеся в его распоряжении документы.

36. "Красная Летопись", VII (1923), стр. 68.

37. Спиридович. Великая война... - Отрьшок, о котором идет речь, содержится в 3 томе, на стр. 123. Там приводится письмо, написанное Спиридовичу одним из офицеров Волынского полка.

38. Кутепов, на самом деле решительный, даже жестокий человек, впоследствии играл важную роль в Белом движении, командовал корпусом у генерала Врангеля, в 1920 году занимался эвакуацией белых из Крыма в Гаплиполи, в эмиграции в Париже возглавлял ЮВС (Российский Обще-Воинский Союз). Б январе 1930 года был похищен, как предполагают, советскими агентами, дальнейшая его судьба неизвестна. Эти сведения почерпнуты из воспоминаний, написанных в 1926 году и опубликованных в сборнике статей, посвященных Кутепову (ген. А.П. Кутепов. Первые дни революции в Петрограде. Отрывок из воспоминаний. В; Генерал Кутепов. Сборник статей. Париж, 1934); см. также показания ген. Хабалова в: "Падение...", т. I.

39. Генерал Кутепов, стр. 165, 169.

40. Суханов, ук. соч., том 1, стр. 97.

41. Занкевич считал, что с моральной точки зрения предпочтительно "умереть, защищая дворец". "Падение...", том I, стр. 202.

Катков Г.М. Февральская революция. Париж, YMCA-Press; переизд. - М.: Русский путь, 1997.

Далее читайте:

Катков Георгий Михайлович (1903-1985), философ и историк русского зарубежья.

Основные события 1917 года (хронологическая таблица).

Революция 1917 года (хронологическая таблица)

Гражданская война 1918-1920 гг. (хронологическая таблица)

Спиридович А.И. «Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 г.г.» Всеславянское Издательство, Нью-Йорк. 1-3 книги. 1960, 1962 гг.

Вел. кн. Гавриил Константинович. В мраморном дворце. Из хроники нашей семьи. Нью-Йорк. 1955: (биографический указатель)

"Красные" в Гражданской войне (биографический указатель)