Эту кампанию я начал в должности санинструктора роты. Моя задача была, чтобы мои бойцы не болели "гражданскими" болезнями, а уж если появлялись раненые, кто не умер сразу, то старался сделать все, чтобы их довезли куда следует и оказали врачебную помощь. Но у меня не раз бывало, что в сумке оказывался лишь градусник и ножницы - и все! Медикаменты кончились. Вообще на войне с медикаментами все время тяжело, их постоянно не хватает. Но если в роте есть профессиональный санинструктор, то хоть и тяжело везде успеть, но с опытом всегда успеваешь. Сколько у нас было боев, но я всегда везде успевал. В этом особой сложности нет, если ты профессионально делом владеешь. Самое главное - успеть оказать помощь. Ты идешь в бой вместе со всеми, там смотришь - либо орут: "Док, док!", либо - белая ракета, если совсем далеко. Но, сколько я помню, белую ракету в этой кампании вообще ни разу не запускали, обычно голосом звали на помощь. Может быть, она не настолько хороша, потому что делаешь все очень быстро, ведь рота - это рота, сто человек. А когда идет повальная валежка, тогда просто начинаешь "зашиваться". Делаешь все автоматически, и когда потом тебя спрашивают: "Что ты колол ему?", сразу как-то трудно сказать. Перевязал, уколол там еще кордиамину, преднизалон - когда совсем беда, капельницу поставил... А в остальном - самое главное, чтобы не умер до того, как эвакуируют. Умирало там много, потому что когда врачебная помощь оказывается в полевых условиях и у тебя в сумке то, что ты успел где-нибудь урвать, то это тяжело. С "гражданскими" болезнями я в роте в принципе быстро справился, а все остальные болезни они как-то приходят очень быстро, т.е. если ты раненый, то раненый. В принципе, когда были такие серьезные наступления, в роту давали на усиление с медицинского взвода еще одну машину и санинструктора с водителем, которые выполняли обязанности санитаров. Кроме того, и бойцы в любом бою своему другу помогут, правда, сначала они начинают паниковать, но в крайнем случае промедол уколют всегда. А это уже полпути к остальному выздоровлению у некоторых.

Когда в горах стояли, было намного хуже. На равнине машина есть - сразу же увозишь, а в горах машин нет, сложил их рядом и бегаешь вокруг них, пока не придут санитары и не снимут с горы. Если санитары долго не приходят, тогда в ночное время сами спускаем вниз раненых собственными силами - ночью в горах "чехи" не воюют, я могу это абсолютно серьезно заявить, разве только в городах или еще где-нибудь... А на пехоту они ночью не нападают, потому что знают, что пехота - это такие люди - потревожь ночью их сон и... Они могут прийти тихо, зарежут кого-нибудь и сразу же уходят. А если они кого-нибудь потревожат больше, пехота начинает стрелять во все стороны, и уж так она всех перебьет, поэтому пехоту часто и называют "безбашенной". 138-ю бригаду здесь, в Чечне, очень боялись, она многое сделала. Бригадой командовал генерал-майор Турченюк, а медицинской службой в 697-м батальоне заведовал сначала старший лейтенант Каушнян, а потом - капитан Медов.

Конечно, хотелось бы многое улучшить, если будут еще боевые действия. Надо, чтобы в батальоне, даже если он мобильный, было хоть какое-то подобие все той же операционной, где были бы врачи: анестезиолог и хирурги (два как минимум), которые действительно смогли бы оказать такую помощь раненому, чтобы он потом при эвакуации чувствовал себя в безопасности. Тогда (в боях) это делалось так: я оказываю первую доврачебную помощь, его везут в медвзвод - оказывают первую врачебную помощь, потом его везут в медроту, где ему оказывают вторую врачебную помощь и отправляют в госпиталь, а по дороге он умирает. Это было довольно-таки долго. У нас, например, был случай в горах (в районе Старых Атагов): бойцу оторвало обе ноги, и он умер. При том ранении, я считаю, человек должен был жить, но все дело в том, что он у нас сутки на горе пролежал, потом, пока его привезли в медвзвод (там была грязь, ну, не проехать было машине), потом его привезли в медроту, в медроте заказали вертушку, пока вертушка вылетела и прилетела, времени прошло столько, что он стал "200-м". На самом деле можно все это делать очень быстро и эффективно.

Если бы нас изначально так же готовили, как тех же чеченских боевиков, мы бы давным-давно им уже дали бы по мозгам. Ведь все настолько практично сделано у них, и они действительно хорошо подготовлены. У чеченцев часто нет даже минометов нормальных, они делают их из заднего моста КамАЗа, я сам это видел. Точно так же они делают "шайтан-трубу" такую, она НУРСом стреляет. Не знаю, как до нее додумались, но обалденная вещь! Оказывается, даже "Град" с крыши шиферной стреляет ракетами: его ставят на крышу, замыкают на электричество и... ушло все...

И медицина у них тоже в принципе есть. Это несложно было понять. Мы недалеко тут были в деревне - там у пограничников был бой, и мы на следующий день поехали на "зачистку". Нашли кучу блиндажей, а в одном из них я обнаружил самые наисовременнейшие лекарства, горы перевязки и еще много чего иностранного, где даже на русском не написано, как и для чего это применять. То есть можно сравнивать их обеспечение и наше.

У нас один боец попал в плен, когда в горах только начались боевые действия. Потом наши вертушки стали обстреливать этот чеченский лагерь, он убежал, вышел на нас и рассказал: он всю последнюю ночь таскал трупы этих чеченцев (за всю эту ночь он их столько перетаскал, что потом "глюки" у него были, и его из армии уволили), а они сидели в очень классном сухом и теплом блиндаже, пили кофе, ели бананы и апельсины, в то время как мы...

Смотрите, какая ситуация была: поднимают, например, два взвода на гору, говорят: "Вы здесь на трое суток". Проходит 7 суток, а к тебе еще вообще никто-никто не приходил, потом по тебе стреляют артиллеристы наши, а потом кто-нибудь приходит и говорит: "О! Вы еще живы? Мы вас заменим". Нас спускают вниз и говорят: "Все, мужики, мойтесь, отдыхайте!" В шесть вечера мы спустились с горы, а в шесть утра комбат нас строит: "Я, конечно, все понимаю, но, извините, вам надо съездить в Веденское ущелье - там какая-то проблема". Рота садится на МТЛБ и едет в Веденское ущелье, там два дня пугает "чехов" и приезжает назад (потом говорят, что там все сделали десантники). Приезжает комбат, говорит: "Отдыхайте", а через час опять всех строит: "Мужики, надо подняться на гору - там беда!" И мы опять идем на гору опять суток на семь.

Мне запомнилось, как 30 декабря 1999 года мы поднялись вот здесь, в районе Старых Атагов, на гору, 922-я, кажется, высота, я точно не помню. Мы поднялись в 12 часов ночи, быстренько закопались, потому что смотрим: чеченцы внизу с фонариками прямо строем ходят, там столько было фонариков! И мы по этим фонарикам стреляли всю ночь. А там между деревьями, оказывается, стоял ролик, а на веревке висели фонарики. Они веревку тянут, мы по ним долбаем, а они наши огневые точки вычисляют, они же хитрые - чеченцы! Что и следовало ожидать: утром был туман - облако очень густое, я проснулся в 5.15, а где-то в 5.20 - вот они, метров пять! Гранату можно было бросить в окоп. Они очень слаженно подошли и просто нас "мочили", по-другому это не назвать. Они всегда грамотно нападают на горы. То есть там было что-то, просто беда! Если честно, я не могу сказать, сколько у нас было "200-х" и "300-х", потому что вот он еще живой - и тут же мертв. Только где-то часов в 12 дня все закончилось. Когда мы поднялись, нас было 67 человек, после этого боя нас осталось 22.

И таких боев, знаете, было очень-очень много... Я вам могу сказать, что в среднем было 5-6 в сутки "200-х" и 15 "300-х". Это, конечно же, совершенно не соответствует официальной статистике.

Тусхарой-Москва

Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем, кто убил в Новых Атагах сотрудников Международного Красного Креста. Сегодня в Чечне исчезают последние островки милосердия — врачи уезжают

Российская политика

...П охоже, кто-то большой, невидимый держал над этим местом руку. Почти в центре Грозного, среди развалин настолько ужасных, что они и ужаса уже не вызывали, сохранились каким-то чудом несколько корпусов 4-й городской больницы. Влажный ветер трепал некогда белый, с выцветшим красным крестом флаг. В самое страшное время здесь помогали всем, кто приходил, приползал, кого приносили. Все дни и ночи января и февраля 95-го здесь оставались три врача и две медсестры: хирург Вахо Хожелиев, его сын Руслан, Магомет Суломов, Елена и Галина Касьяновы. Они были единственными гражданскими медиками в воюющем городе. Они принимали роды, оперировали аппендициты и огнестрельные ранения, рвали простыни на бинты. Не интересовались личностью тех, кого лечили. Врачи не пускали в больницу ни боевиков, ни омоновцев — вообще никого с оружием. Удивительно, но они все остались живы. Во всяком случае, были живы в начале марта 95-го. Тогда нас встретил на пороге больницы маленький немолодой человек с суровым лицом в высокой стерильно-белой (как удавалось?) докторской шапочке — главный и на тот момент единственный хирург Вахо Хожелиев: «Почему не ушел? Больные приходили...»

Я вспоминала маленького хирурга и всех пятерых, когда слушала трагические сообщения из селения Новые Атаги. Я не была знакома с убитыми сотрудниками миссии Международного Красного Креста. Но, думаю, в чем-то главном эти люди из Швейцарии, Норвегии, Испании были похожи на тех, из 4-й больницы Грозного, на всех медиков, погибших и выживших в этой войне, и на тех, кому еще предстоит погибнуть или выжить, потому что это неправда, что кончилась чеченская война, как бы нам этого ни хотелось...

* * *

В декабре 94-го в Москве слово «война» еще не произносилось. А в Моздоке оно было таким же обиходным, как «вода» или, например, «погода». С войны привозили раненых в военный госпиталь. Беженцев и мирных жителей, тоже с огнестрельными ранениями, — в госпиталь медицины катастроф «Защита». Его оранжево-голубые палатки стояли на территории военной базы, за колючкой.

Районная больница в Знаменской практически бездействовала, как, впрочем, и вся чеченская медицина в «дудаевские» годы. Не буду злоупотреблять статистикой, назову лишь одну цифру: 120 младенческих смертей приходилось на тысячу родившихся. Это при том, что мы считаем недопустимо огромным наш показатель: 18 на тысячу.

* * *

В рачи погибали уже тогда. Уже тогда сбивали санитарные вертолеты.

Генерал Погодин, руководивший всей военной медициной в Чечне, назвал в феврале 95-го такие цифры: за полтора месяца войны погибли 9 военных врачей, 4 санинструктора. Все — исполняя свой профессиональный долг. Потом цифры не публиковались. Неизвестно также, сколько медиков было среди погибших в Чечне мирных жителей.

* * *

В 4-ую городскую больницу Грозного нас, съемочную группу тогда еще Центрального телевидения, привел Геннадий Григорьевич Онищенко. Из первых 280 дней войны этот человек провел в Чечне 140. Сейчас он главный государственный санитарный врач РФ, тогда был зампредом Госкомсанэпиднадзора. Думаю, то, что в 1995 году в Чечне не повторилась свирепая эпидемия холеры 94-го, и то, что был остановлен полиомиелит и не вспыхнули многие другие дремавшие инфекции, — во многом личная заслуга Онищенко.

Онищенко и призванная им небольшая, но хорошо организованная, сильная духом и знаниями медицинская «армия» шла за войной след в след. Восстанавливали санитарно-эпидемиологические станции (не знаю, как и где Онищенко доставал оборудование и реактивы, но доставал), реанимировали службу, разрушенную не только и не столько войной. Уже в Грозном медики узнали о последствиях эпидемии холеры 94-го года, которая, оказывается, бушевала в Чечне даже сильней, чем в Дагестане (переболело 1000 человек, число умерших неизвестно, от помощи российских врачей Чечня отказалась), об угрозе сибирской язвы (снаряд разворотил захоронение павшего скота), об активизации трех природных очагов чумы. Они боролись с гепатитом, дизентерией, дифтерией. Брали пробы, исследовали воду и почву, проводили прививочные кампании...

Онищенко похитили днем, на подъезде к Грозному, по дороге из Моздока. Газик остановили два молодых боевика. Перегородили своей машиной дорогу и направили на водителя автоматы. Сказали: «Специально тебя выследили». Онищенко ездил без оружия, и, возможно, это спасло его и водителя. Он сам считает, что выручила графа «национальность» в паспорте — там написано «украинец». Я думаю, что спасло Онищенко поразительное самообладание. Его несколько раз совсем уж было начинали расстреливать, но каждый раз обходилось угрозами и ругательствами. Может быть, бандиты были не слишком матерые. В общем, кончилось тем, что, отобрав машину, деньги и документы, выбросили ночью на дорогу, наказав больше не появляться в Чечне: «В следующий раз точно убьем».

* * *

С анитарно-эпидемиологическая бригада в Грозном базировалась на охраняемой спецназом территории. Медики жили в чем-то вроде барака, сбитого на скорую руку из фанеры. В старом вагоне оборудовали лабораторию — внутри, как полагается, сияло стерильностью. Выходить из барака после наступления темноты категорически запрещалось. Да и не хотелось выходить — в ночи раздавались автоматные очереди, говорили, отстреливался ближайший блокпост, тонкие стены сотрясались от артиллерийской канонады.

Неподалеку в своих рыже-голубых палатках расположился госпиталь «Защита». Периодически его обстреливали из проносящихся мимо на бешеной скорости машин.

Кто? Почему? Зачем? Сколько таких вопросов поставила чеченская война! И как мало на них ответов...

Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем, кто убил сотрудников Международного Красного Креста. Которую неделю нам сообщают, что имена преступников чеченским спецслужбам известны, но в интересах следствия не разглашаются. Помилуйте, какое следствие? Кому нужны замысловатые политические и криминальные конструкции, которые сейчас выстраиваются, чтобы объяснить это варварское убийство. Все может быть гораздо проще: может, в госпитале умер чей-то родственник. Не важно, что его болезнь или рана была несовместима с жизнью. Должны быть виноватые, которым надо отомстить. Законам Шариата «по-чеченски» это не противоречит — так же, как и захват больницы. «Современные робин гуды» (по определению Сергея Ковалева), прикрываясь заложниками, среди которых и врачи, и роженицы, и крошечные дети, и немощные старики, такими методами «поворачивают ход войны» и зарабатывают очки для политического будущего.

Зимой 1995-го и летом 1996-го, в самые жаркие дни между ожесточившимися донельзя противниками существовали крошечные островки милосердия, над которыми был поднят флаг с красным крестом, куда шли за помощью, за добротой, даже за справедливостью. Из Чечни уже выведены войска, идет, говорят, мирное строительство, на носу свободные выборы. И островки милосердия исчезают — хотя потребность в них вовсе не пропала, медики прекрасно знают, как нужны они израненной республике. Но приходится сворачиваться, потому что для сегодняшней Чечни белый флаг с красным крестом — в первую очередь отличная мишень.

Наталья ПРОКОФЬЕВА

Фото Н. Медведевой, REUTER

Военные врачи или, как их еще называли, военврачи – это военнослужащие, имеющие высшее медицинское образование и имеющие соответствующее звание. В свое время именно российские военные врачи внесли огромный вклад в военную медицину, так Николай Иванович Пирогов стал основоположником военно-полевой хирургии, основателем анестезии. В годы Великой Отечественной войны, а также во время локальных конфликтов современности: война в Афганистане и Чеченские кампании, российские военные врачи спасли сотни тысяч жизней.

13 июня 2013 года в Центральном академическом театре Российской армии состоялась очередная, 13-я по счету церемония вручения премии лучшим врачам России под названием «Призвание». Данную церемонию вели народный артист России Александр Розенбаум и известная телеведущая Елена Малышева. На церемонии в номинации «Военные врачи. Специальная премия врачам, оказывающим помощь пострадавшим во время войн, террористических актов и стихийных бедствий» награда досталась группе военных врачей Минобороны РФ, которые во время контртеррористической операции 1994-1995 годов на территории Чечни оказывали необходимую медицинскую помощь пострадавшим и раненным.

Премию военным врачам вручал лично министр обороны России генерал армии Сергей Шойгу. В приветственной речи Шойгу отметил важность работы военных врачей, а также высказал им слова признательности и благодарности за их самоотверженный труд не только во время ведения боевых действий, но и в мирной, повседневной жизни. На сцене номинантов поблагодарили российские офицеры Алексей Буздыгар и Сергей Музяков, которые в 1995 году сами прошли через заботливые руки награжденных военных медиков.

Группе военных врачей в составе начальника госпиталя Олега Попова, а также хирургов Александра Дракина, Михаила Лысенко, терапевта Александра Кудряшова в составе 696-го медицинского отряда особого назначения в декабре 1994 года пришлось развернуть свой военно-полевой госпиталь в районе города Моздок. В те дни военные медики работали по 16-18 часов в сутки, операции шли одна за другой без перерыва. Каждый день личный состав полевого госпиталя готовил к эвакуации и отправке на «большую землю» сотни раненых российских солдат и офицеров. За все время ведения боевых действий на Кавказе военные врачи спасли тысячи жизней российских военнослужащих.

Судьба доктора Олега Попова и его коллег во многом показательна и служит примером героизма и самоотверженности, преданности долгу. Всю первую войну в Чечне Олег Александрович Попов прошел, что называется «от звонка до звонка», будучи назначенным в 1993 году командиром 696-го медицинского отряда спецназначения. Именно силами врачей данного отряда в Моздоке был своевременно развернут госпиталь, где смог получить своевременное лечение почти каждый третий военнослужащий, раненный на территории Чечни. За свою отличную службу на Северном Кавказе Олег Александрович был отмечен орденом «За военные заслуги». Но это не единственные его боевые награды, предыдущие 4 боевых ордена военный врач получил, оказывая медицинскую помощь советским солдата и офицерам во время Афганской войны.

В марте 1996 года Олег Попов был уволен из рядов Вооруженных Сил: тяжелая контузия, которую он получил еще во время афганской кампании, в Чечне усугубилась, и его состояние здоровья больше не позволяло исполнять обязанности военного медика в прежнем ритме. После увольнения из российской армии Олег Попов – этот единственный во всех Вооруженных Силах офицер медицинской службы, который был награжден 5 боевыми орденами – 11 лет был простым военным пенсионером. Однако в 2007 году Попов был приглашен на свою нынешнюю должность. Олег Попов стал гендиректором межрегиональной общественной организации «Объединение ветеранов военно-медицинской службы России». С тех самых пор ветераны российской медицинской службы находятся под его непосредственной, личной опекой. Он старается сделать все возможное и невозможное, для того чтобы оказать своим коллегам необходимую социальную, медицинскую, а бывает и материальную помощь.

Если говорить о Чеченских кампаниях, то найдется немало солдат и офицеров, которые вспомнят российских военных медиков добрым словом. Относится к таким и капитан Александр Краско, которого на Кавказе «убивали» 3 раза. Два раза это был снайпер еще в первую чеченскую кампанию. В третий раз, уже полковником, он был подорван боевиками на дороге к Урус-Мартану. Он до сих пор не может забыть свое самое первое ранение. Тогда пуля снайпера вошла ему в шею и отбросила за бордюр. Этот бордюр и спас ему жизнь, снайпер не смог его добить. Позже через улицу его вытаскивал уже медик из их батальона. Во время спасения раненного он сам получил тяжелое ранение, но смог дотащить Краско до МТЛБ. Всего через 15 минут офицера уже оперировали в Ханкале.

После этого Александр Красно еще достаточно долгое время лечился в военных госпиталях. Вернулся в строй он только через год, а в августе 1996 года в Грозном он снова получил пулю. В этот раз офицера под плотным огнем боевиков эвакуировали на вертолете. Медицинская вертушка получила 37 различных пробоин. Но военные летчики и сопровождавшие раненых военные врачи смогли вовремя доставить 5-х тяжелораненых военнослужащих в военный госпиталь. С тех самых пор офицер Александр Краско отмечает свой день рождения 4 раза в году. И всегда поднимает рюмку и говорит тост за врачей в погонах. И таких историй, как с полковником Александром Краско, в российской военной медицине десятки, если даже не сотни.

Тем обиднее многим было смотреть на то, что происходило с российской военной медициной в последние годы. Недавно новый министр обороны России Сергей Шойгу отметил, что военные госпитали больше закрывать не собираются, по его словам у Минобороны России по этому вопросу существует своя «дорожная карта». «Закрывать мы больше ничего не планируем», – отметил генерал, который с визитом посетил Государственный летно-испытательный центр им. Чкалова, расположенный в Ахтубинске. При этом позднее Шойгу уточнил, что часть военных госпиталей будет передана в ведение Федерального медико-биологического агентства (ФМБА). В частности, речь идет о тех военных городках и гарнизонах, в которых мало военнослужащих и нет смысла содержать там большое число медицинских работников.

«Все-таки у нас во многих местах клиники вроде бы хорошие, и оборудование замечательное, но вот со специалистами похуже. Поэтому будем готовить новые медицинские кадры в Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге и направлять, в том числе, и в Ахтубинск», – отметил Сергей Шойгу. Напомним, что передать военные госпитали ФМБА глава Минобороны решил еще в конце 2012 года. Тогда сообщалось, что все переданные медицинские учреждения получат статус «гражданских», и обращаться туда за медицинской помощью смогут не только военнослужащие и члены их семей, но также и местные жители.

Массовое расформирование военных госпиталей, началось по инициативе бывшего министра обороны Анатолия Сердюкова еще в 2008 году в рамках реформы российской системы военной медицины. Уже к 2009 году в стране было расформировано 22 госпиталя и несколько десятков поликлиник, а число военных врачей уменьшилось с 15 000 до 5 800 человек.

Уровень медобслуживания и его эффективность в военных госпиталях России и СССР были высокими с тех пор, как эти учреждения только стали появляться в наших городах. Качество оказываемых здесь военными специалистами медицинских услуг не подвергалось сомнению ни во времена существования Российской империи, ни во времена СССР. Казалось бы, если отрасль обладает славной и приносит очевидную пользу гражданам, то ее надо всеми силами поддерживать и развивать. Но на деле все обстоит иначе. Специалисты не устают говорить о том, что в наши дни военная медицина находится не в лучшем своем состоянии. В результате реформирования, которое осуществлялось в последние годы, была нарушена четкая преемственность от построения научного, клинического, реабилитационного комплексов до получения на выходе после прохождения всей этой медицинской цепочки здорового гражданина. И это лишь малая часть проблем, с которыми почти каждый день сталкиваются военные медики.

Одна из основных проблем – это плохое состояние материальной базы больниц и госпиталей. Многие из них были построены еще в прошлом веке, а их износ составляет от 80% до 100%. Понятно, что для их восстановления требуются существенные денежные средства. По словам Сергея Шойгу, сегодня 72% зданий эксплуатируется уже более 40 лет, большая часть из них нуждается в проведении реконструкции и капремонте, помимо этого есть острая потребность в новых помещениях. Не только ветхие здания, но и качество предоставляемых услуг сегодня оставляет желать лучшего, подчеркнул министр обороны. Вызывает тревогу слабое оснащение медицинских подразделений специализированной техникой. Это достаточно серьезный вопрос, так как отсутствие необходимой аппаратуры означает невозможность оказания качественной медпомощи в полевых условиях.

Есть проблемы и с обеспечением лекарственными препаратами. Потребность военной медицины в лекарственном обеспечении в прошлом году составила 10 млрд. рублей. Но выделено было лишь 40% от необходимой суммы. Отсутствие достаточных денежных средств в бюджете по данной статье, конечно же, никак не способствовало улучшению ситуации. Похожее положение наблюдается и по финансированию постройки новых лечебных учреждений. На сегодня процент обеспечения в строительстве и капремонте составляет не более 30–40%. Отсюда и длительные хронические недострои, и изношенность материальной базы. Некоторые медицинские объекты не вводятся в строй больше 10 лет, что не позволяет оказывать медицинскую помощь в полном объеме.

Как известно, примерно 17 регионов России полностью лишились медучреждений Минобороны. Это привело к тому, что примерно 400 тысяч военнослужащих, а также военных пенсионеров теперь вынуждены обращаться за медицинской помощью в и без того переполненные пациентами гражданские медицинские учреждения. Если в ряде регионов Центральной России военные пенсионеры, теоретически, без особых проблем могут себе позволить обратиться за медпомощью в гражданские больницы и поликлиники, то есть достаточно много уголков России, где от места проживания до населенного пункта с подходящей больницей приходится преодолевать не менее нескольких сотен километров.

Но ситуация все-таки будет выправляться. Министр обороны Сергей Шойгу распорядился выделить 1,4 млрд. рублей на приобретение новой медицинской техники, а также доукомплектацию военных госпиталей выпускниками медицинских вузов. Помимо этого должен быть разрешен вопрос по введению в эксплуатацию госпитальных судов и сделан подробный анализ необходимости и целесообразности сокращения количества военных медучреждений в ряде регионов России. Все это не может не радовать.

Источники информации:
-http://www.redstar.ru/index.php/component/k2/item/9639-lechit-po-prizvaniyu
-http://medportal.ru/mednovosti/news/2013/05/07/047mil
-http://newsland.com/news/detail/id/587854
-http://blog.kp.ru/users/2763549/post261039031

Медицинский отряд специального назначения (МОСН) — воинское подразделение, предназначенное для выполнения задач по оказанию первой врачебной, квалифицированной и элементов специализированной медицинской помощи, временной госпитализации, подготовки к эвакуации в лечебные учреждения для дальнейшего лечения и реабилитации пострадавших и больных вблизи очагов массовых санитарных потерь в любых условиях мирного и военного времени: в зонах ведения боевых действий, ликвидации последствий стихийных бедствий, аварий и катастроф. Так, во время Чеченского конфликта в 1994-1996 гг. для оказания медицинской помощи, кроме штатных омедб и других медицинских воинских частей и подразделений участвующих соединений и частей, привлекались: 696 МОСН, 660 МОСН, 539 МОСН, 532 МОСН, 529 МОСН. Для эвакуации раненных выделялось дополнительно 6 санитарных вертолётов Ми-8, 2 санитарных самолета Ан-72, и 1 Ил-76 «Скальпель». Для проведения противоэпидемических мероприятий привлекались 89 СЭО, 109 СЭО, 112 СЭО.

1. «Север» в составе: 532 МОСН (развернут в аэропорту г. Грозный 9.01.95 г.), подвижной санитарно-эпидемиологической группы N 1, подвижного отделения окружного 332 медицинского склада, 2 медицинских рот и 6 медицинских пунктов с группами медицинского усиления, (20 мсд, 740 омсбр, 81, 129, 276 мсп, 876 дшб СФ, пдб 7 вдд, пдб 98 вдд).
2. «Запад» в составе: 529 (развернут на окраине г. Грозный 30.12.94 г.), подвижной санитарно-эпидемиологической группы N 3, 2 медицинских рот и 6 медицинских пунктов с группами медицинского усиления (19 мсд, 21 овдбр, 506 мсп, 165 пмп ТОФ, 879 дшб БФ, пдп 76 ВДВ, пдп 104 вдд, пдп 106 вдд).

Август 1996 г. Ростов-на-Дону. 598 патологоанатомическая лаборатория. Цветы на парапете крыльца секционного зала.
В память всех павших...

Июль 1996 г. Ростов-на-Дону. Судебно-медицинский эксперт 124 Центральной лаборатории медико-криминалистической идентификации МО РФ Иван Гузар проводит опознание павшего.

Июль 1996 г. Ростов-на-Дону. Центральный пункт приема, обработки и отправки погибших.

17.02.1995 г. Аэропорт "Беслан". Погрузка раненых в санитарный самолет "Скальпель".

17.02.1995 г. Аэропорт "Беслан". Погрузка раненых в санитарный самолет "Скальпель" для доставки в военные госпитали Санкт-Петербурга.

30.01.1995 г. Владикавказ. Группа медицинского усиления Военно-медицинской академии в военном госпитале.

21.01.1995 г. Чечня. 529 МОСН. Медицинские сестры.

11.01.1995 г. Чечня. Рядовой Евтеев.

11.01.1995 г. Чечня. М. Рогачев (справа) осматривает тела павших.

11.01.1995 г. Чечня. "Груз 200" перед отправкой в Пункты приема, обработки и отправки погибших.

11.01.1995 г. Чечня. Командир 529 МОСНа майор медицинской службы Московкин представляет офицеров.

11.01.1995 г. Чечня. 529 МОСН. Погрузка тяжелораненых на вертолет.

11.01.1995 г. Чечня. 529 Ростовский МОСН (медицинский отряд специального назначения). Съемка с вертолета.
3. «Восток» в составе 660 МОСН (развернут в конце декабря в н.п. Толстый Юрт, с 16.02.95.г. - на аэродроме Ханкала), подвижной санитарно-эпидемиологической группы N 2, 1 медицинской роты и 2 медицинских пунктов полков с группами медицинского усиления (166 омсбр, 245, 324 мсп).
В интересах всей объединенной группировки войск действовали: 236 ВГ (г. Владикавказ) и 696 МОСН (г. Моздок), усиленные группами специализированной медицинской помощи из ВМедА и Центральных военных госпиталей, 47757 МС (г. Владикавказ), 89 СЗО (г. Владикавказ).
Всего для медицинского обеспечения личного состава войск было привлечено 1138 человек, в том числе врачей - 363 человека, среднего медицинского персонала - 308 человек.
Характер боевых действий в городе оказал существенное влияние на величину и структуру санитарных потерь , на организацию лечебно-эвакуационных мероприятий.
По состоянию на 13.03.95 г. санитарные потери войск (Министерства обороны) составили - 6628 чел., в т.ч. раненых - 3743, обмороженных -147, обожженных - 185, больных - 2823.
В структуре ранени й преобладали ранения в конечности (63,1%) и голову (24,4%), что вызвано особенностями ведения боевых действий в условиях города и наличием у противника большого числа снайперов, использованием личным составом бронежилетов.
Ранения тяжелой степени составили до 25%. По характеру ранящего снаряда:
- 38% ранений - пулевые;
- 58% - ” - - осколочные;
- 4% - ” - - минно-взрывные. Непосредственной причиной смерти на поле боя явились:
- травма, несовместимая с жизнью - 56%;
- острая массивная кровопотеря - 28%;
- повреждение жизненно важных органов - 16%.

Количество санитарных потерь увеличивалось по мере продвижения войск от окраин города к центру. Наименьшими санитарными потерями были при преодолении внешнего оборонительного рубежа, который проходил в основном по окраинам города. Максимальными - при преодолении среднего оборонительного рубежа, проходившего на удалении до 7 км от границы внутреннего рубежа в северо-западной части города и до 5 км в юго-западной и юго-восточной частях города.
Своего «пика» санитарные потери достигли при прорыве внутреннего оборонительного рубежа, проходившего радиусом от 1 до 1,5км вокруг «президентского дворца», здания Совета Министров и гостиницы «Кавказ».
Части и подразделения участвующие в боевых действиях по овладению городом были, как сказано выше, усилены медицинским составом и техникой.
Для розыска и выноса раненых с поля боя во взводах были назначены нештатные стрелки-санитары, в необходимых случаях создавались специальные поисковые группы из нескольких солдат, возглавляемые фельдшером или санинструктором. После оказания первой медицинской помощи раненых переносили (часто под огневым прикрытием), в места, где обеспечивалась их защита («гнезда раненых»), а затем на боевых и санитарных машинах они доставлялись на следующий этап медицинский эвакуации, которым являлись медицинская рота или медицинский пункт полка. Между медр и МПП существенной разницы не было, т.к. эти подразделения были существенно усилены врачами-специалистами, как правило, из омедб, ВГ или врачами прошедшими первичную специализацию по хирургии, анестезиологии и реанимации, соответствующей техникой и медицинским имуществом.

Привлечение врачей к оказанию медицинской помощи на поле боя было мало оправданным, т.к. объем помощи при том существенно не менялся, а потери врачебного состава только убитыми составили 10 человек.
В начале января силами медицинской службы 20 мсд в бомбоубежище Республиканской больницы был развернут единый «медицинский комплекс», в котором оказывалась первая врачебная и квалифицированная медицинская помощь.
В составе «комплекса» были развернуты:
- перевязочная;
- операционная;
- эвакуационная (на 60 мест).
Численность личного состава «комплекса» составляла от 26 до 32 человек, в том числе:
- 7-8 хирургов;
- 4-5 анестезиологов;
- 2-3 операционные сестры;
- 2-3 медсестры-анестезиста;
- 4-6 фельдшеров;
- 7-9 солдат, сержантов.
С его развертыванием схема лечебно-эвакуационных мероприятий на северном направлении претерпела следующее изменение - раненые и больные с поля боя доставлялись на боевых машинах, минуя промежуточные этапы эвакуации сразу в «комплекс».
После оказания 1-й врачебной (квалифицированной) медицинской помощи раненые и больные эвакуировались автосанитарным транспортом в 660 МОСН (Толстый Юрт) или в аэропорт «Северный» для последующей эвакуации по воздуху в 696 МОСН (г. Моздок) или 236 ВГ (г. Владикавказ). С развертыванием в аэропорту «Северный » 532 МОСН эвакуация производилась только на него.
Для эвакуации раненых и больных из «комплекса» в МОСН использовался автосанитарный транспорт 8 АК и 20 мсд сведенный в единое эвако-транспортное отделение. Охрана и сопровождение санитарного транспорта осуществлялось 3-мя БМП и 3 МТЛБ.

5 января медицинский состав 20 мсд «комплекса» был заменен медротой 276 мсп (УрВО), которая была 11 января усилена медицинской группой морской пехоты Северного Флота в составе 4-х хирургов, 2-х анестезиологов и 2-х фельдшеров.
10 февраля медицинская рота 276 мсп (УрВО) из «медицинского комплекса» переместилась во 2-ой военный городок, где развернулась в здании казармы. С этого периода в «медицинском комплексе» продолжала оказывать помощь только медицинская группа морской пехоты СФ, для охраны и обороны которой было выделено 7 матросов с бронемашиной.
С 14 февраля «медицинский комплекс» был расформирован как выполнивший свои задачи, поскольку основные силы группировки уже вели боевые действия за р. Сунжа и центр города освобожден от боевиков.
Примерно также организовывалось медицинское обеспечение и по другим оперативным направлениям.
Следует отметить грамотные и четкий действия всего медицинского состава в этот период.
В целом схема лечебно-эвакуационных мероприятий в войсковом звене при овладении Грозным выглядела следующим образом:
- первая медицинская помощь в порядке в порядке само- и взаимопомощи или нештатными санитарами (в первые дни штурма привлекался врачебный состав);
- вынос (вывоз на бронетехнике) раненых в укрытия (”гнезда”), где им оказывались неотложные мероприятия первой врачебной помощи врачами рот с помощью фельдшера или санинструктора;
- эвакуация раненых на бронетранспортерах (БМП) в объединенный медпункт (медроту), где оказывались неотложные мероприятия квалифицированной медицинской помощи хирургическими бригадами;
- эвакуация раненых МТЛБ, АС-66, УАЗ-452 с охранением в МОСН, где оказывалась квалифицированная медицинская помощь в полном объеме с элементами специализированной медицинской помощи.
Эвакуация раненых и больных из медицинских отрядов специального назначения 1-го эшелона в 696 МОСН, 236 ВГ, 135 омедб велась санитарными и транспортными вертолетами. Тяжелораненые авиационным транспортом из 696 МОСН и 236 ВГ эвакуировались в базовые госпитали СКВО (1602 ОВГ, 378 ВГ, 970 ВГ) и в центр страны. Для этой цели использовались 2 санитарных самолета АН-73 и 1 ИЛ-76 «Скальпель», транспортные самолеты 4 ВА и центра.

Всего в госпитали СКВО, других округов и центра было эвакуировано авиационным транспортом 7267 чел. (3840 раненых и травмированных, 3247 больных).
Положительную роль в системе эвакуации раненых и больных сыграло наличие на КП авиации на аэродроме г. Моздок врача, который осуществлял взаимодействие авиации с оперативной группой ГВМУ МО РФ и ВМУ СКВО.
Благодаря мужеству, умелым действиям, профессионализму медицинского состава, широкому использованию для эвакуации бронетехники и авиации сроки оказания медицинской помощи после ранения составили:
- первой врачебной - 30-40 минут;
- квалифицированной - 1-4 часа;
- специализированной - 6-8 часов.
Из доклада бывшего начальника штаба Северо-Кавказского военного округа (СКВО) генерал-лейтенанта В. Потапова
Опыт событий в Чечне подтверждает, что возможность заготовки донорской крови в непосредственной близости от театра военных действий резко ограничена.ораздо сложнее было решать вопросы возмещения острой кровопотери в медицинских формированиях передового эшелона - в МОСНах, которые являлись вторым после полковых медицинских пунктов (ПМП), а иногда и первым этапом медицинской помощи. Так как МОСН развертывался в непосредственной близости от зоны боевых действий, очень остро вставали все организационные вопросы доставки ГТС из тыловых учреждений, их хранения. Также резко ограничена была возможность заготовки донорской крови на месте, поскольку гражданское население отсутствовало, а военнослужащие участвовали в боевых действиях, и организовать среди них донорство было весьма проблематично. Эти трудности соответственно сказывались на полноценности оказания помощи раненым. Так, по данным 529 МОСН за период с 31.12.1994 г. по 15.02.1995 г. поступило 1856 раненых. За этот же период было перелито 34 дозы эритроцитной массы, 8 доз цельной донорской крови, 12 л сухой плазмы и 6,5 л альбумина. А элементарные подсчеты показывают, что нуждалось в гемотрансфузиях 380 раненых, при этом необходимо было примерно 420 доз крови и 380 доз эритроцитной массы (исходя из вышеуказанной потребности), не говоря уже об остальных ГТС. В процентном отношении объем гемотрансфузий в 529 МОСНе от должного составил 14,7 %. Таким образом, очевидна явная неадекватность восполнения острой кровопотери у раненых на передовых этапах оказания медицинской помощи. И причина этого, как указывалось выше, - сложности с доставкой в МОСНы ГТС и их хранением.

О развёрнутом полевом госпитале [МОСН №660] в г. Грозном в январе 1995 года.

По словам жительницы Грозного с ул. Тухачевского, раненые и убитые находились "на всём протяжении улицы Тухачевского, а особенно много у магазина Юбилейный, у бывшего тогда же разбитого кинотеатра "Россия", а больше всего на поле, где находился статтехникум, НИИ, трампарк."19

Ст.лейтенант одного из разведподразделений 98 вдд (или 45 орпСпН ВДВ): "Мы вышли 1-го января. Был какой-то хаотический сбор отчаявшихся людей. Чтобы всем собраться на месте сбора, такого не было. Ходили, бродили. Потом всё же поставили задачу. Стали собирать раненых. Быстро развернули полевой госпиталь.
На моих глазах из окружения вырвался какой-то бэтээр. Просто вырвался и мчался в сторону нашей колонны. Без опознавательных знаков. Без ничего. Он был расстрелян нашими танкистами в упор. Где-то метров со ста, ста пятидесяти. Наши наших же расстреляли. В клочья. Три танка разнесли бэтээр.
Трупов и раненых было столько, что у врачей развёрнутого полевого госпиталя [МОСН №660] на органосохраняющие действия не было ни сил, ни времени!"20

Из описания боя: "На запрос по экстренному вывозу раненых вертолётом был дан отказ. Возле медпункта полка спешно сформировали колонну с убитыми и ранеными в Толстой-Юрт, где был, развернут 660-й МОСН (медицинский отряд специального назначения). Убитых загрузили на носилках в кузова машин штабелями по три-четыре ряда. После ухода колонны носилок в полку уже не осталось.
В МОСН №660 из 129 мсп поступило 128 человек.

Во время Чеченского конфликта в 1999-2002 гг. для медицинского обеспечения привлекались кроме штатных медицинских подразделений частей: 529-й МОСН СКВО, 323-й МОСН УрВО, 660-й МОСН ЛенВО, 66-й МОСН ПриВО.
66 МОСН был развернут в Ханкале во Вторую Чеченскую Войну.Травматолог был Игорь Львович ФЕЙГИН. Скорее всего он и оперировал, а хирург "афганец" ему помогал на операции. Игоря уже нет в живых...Хирург, вероятнее всего Кривенко Виктор Иванович. По сей день работает в Самарском военном госпитале.

Февраль 2000 г. Грозный. Заводская площадь. Разрушенный железнодорожный вокзал.

19.02.2000 г. Грозный. Судебно-медицинские эесперты и разведчики 506 МСП.

Февраль 2000 г. Грозный. Жизнь продолжается.

21.01.2000 г. Ростов-на-Дону. У стены памяти - начальник 124 центральной лаборатории медико-криминалистической идентификации Владимир Щербаков (справа) и Михаил Рогачев.

Февраль 2000 г. Грозный. "Здесь мирные люди".

Февраль 2000 г. Грозный. Мирные жители. Жизнь в подвале.

Февраль 2000 г. Грозный. Мальчишки.

Февраль 2000 г. Грозный. Помощь мирным жителям.

Февраль 2000 г. Грозный. Джихад лучше, чем мир?

20.02.2000 г. Грозный. Генерал-полковник Геннадий Николаевич Трошев с офицерами. М. Рогачев - второй справа. Г. Н. Трошев погиб в авиакатастрофе самолёта Боинг-737 в черте города Пермь 14 сентября 2008 года.

22.02.2000 г. Грозный. Разведчик 506 МСП Олег Борщов.
Погиб в Грозном 22 марта 2001 г.

04.03.2000 г. Грозный. Боец софринской бригады внутренних войск.

07.03.2000 г. Горные районы Чечни. Операцию в аэромобильном госпитале проводит майор медицинской службы Константин Бриков (справа).

22.01.2004 г. Чечня. В вертолете.

22.01.2004 г. Чечня. Летим быстро... И очень низко...

07.03.2000 г. Горные районы Чечни. Аэромобильный госпиталь группировки ВДВ.

Эти люди могут разобрать человека на части и собрать заново

Как работают в Чечне военно-полевые хирурги Российской армии

Виталий Романов

Те, кому приходилось видеть работу военно-полевых хирургов во время чеченской кампании, говорят: "Кажется, что эти люди могут, если надо, разобрать человека на части и вновь собрать". Сами медики о себе более скромного мнения, хотя и не скрывают, что профессия военно-полевого хирурга считается романтической. На одноименную кафедру Военно-медицинской академии приходят работать люди, по преимуществу подверженные патологической страсти - оперировать на войне. Возвращаются из трехмесячной командировки из моздокского госпиталя и тут же просятся обратно. Справедливости ради надо сказать, что не все, конечно, такие фанатики. "Есть такие, которых и силой на войну не загнать", - делится начальник кафедры генерал-майор Евгений Гуманенко.
Зрелище не для слабонервных

Перед отправкой на войну слушателям кафедры показывают специально снятый учебный видеофильм, повествующий об одном дне работы хирургов - о мартовском дне 2000 года, спустя несколько суток после штурма Грозного. Неведомый оператор постарался сделать так, чтобы будущим военно-полевым хирургам было понятно и то, с какой техникой им предстоит иметь дело, и то, в каких условиях работать, и то, какие ранения оперировать. Поле - грязи по колено - где-то под Старыми Атагами. В этой хляби чуть ли не по ось засела автоперевязочная, по бокам к которой прилепились противошоковые палатки. Неподалеку, среди расползающегося грязевого месива, каким-то чудом садится "вертушка", доставившая очередную партию раненых. Здесь, на уцелевшем мукомольном заводе, расположился медицинский отряд специального назначения.
А это уже Моздок - "сердце чеченского конфликта", как называют его медики. В госпитале идет сортировка раненых - основа военно-полевой хирургии: специалисты выбирают, кого оперировать в первую очередь. Этому парню с побритой головой и прочерченной от правого глаза до левого уха синей жирной чертой предстоит операция на головном мозге, которая и демонстрируется на дальнейших кадрах. Следующим идет боец, у которого вместо лица глубокая впадина с дрожащими окровавленными глазными яблоками. "Он еще живой?!" - невольно вырывается у корреспондента "Сегодня". "Будет жить", - отвечает старший преподаватель кафедры, полковник Виктор Марчук. Лицо, а вернее, некое подобие его несчастному парню действительно собрали, а дальше, как говорят хирурги, предстоит долгая кропотливая работа косметологам. Затем чередой идут ранения одно тяжелее другого: повреждение сосудов шеи (голова держится неизвестно на чем), ранение трахеи - едва заметная дырочка в горле, края которой бьются при выдохе и вдохе, перебитая сонная артерия, порванная в лохмотья рука. Вот и последствия оперативного вмешательства - удаленные почка и разбитая селезенка. А этого парня, хоть он и останется жив, привезли поздно: левая его рука уже омертвела. Это медики расценивают как большую собственную неудачу: "Мы боремся за каждый сантиметр конечности".
Самыми тяжелыми и опасными для жизни ранениями, с которыми поступают бойцы, хирурги называют прежде всего ранения жизненно важных органов: сердца, печени, головного мозга и крупных магистральных сосудов - аорты, полой вены. Эти ранения требуют незамедлительного оперативного вмешательства. Для хирурга, кроме перечисленного, есть еще целый ряд ранений, технически сложных для операции, - это повреждения толстой и двенадцатиперстной кишки, поджелудочной железы.
"...А в благодарность нас подожгли"
"Как вы там выдерживали?" - спрашиваем Виктора Марчука. "Жили по девизу: работаем все - отдыхаем все. Основное время проходило за операционным столом. Особо тяжело пришлось на первом этапе контртеррористической операции - с сентября по декабрь 1999 года, когда войска подходили к Грозному и были максимальные потери. Бывало, что за раз привозили по 70 раненых, а самое большое на моей памяти количество раненых, доставленных в один день, - 156 человек. Когда ребятам не хватало крови, мы сами ее сдавали. Спать приходилось, только когда вертолеты из-за тумана не могли доставлять раненых - с 8 до 11 утра".
Генерал Гуманенко последний раз был в Чечне в ноябре прошлого года: "В станице Червленной стоял наш МОСН (медицинский отряд специального назначения. - Прим. ред.), в котором помощь оказывалась и гражданскому населению. Лечились даже на момент моего приезда два боевика. Все, кто шел к нам, получали помощь, а потом этот МОСН сгорел. Хорошо, хоть больных успели эвакуировать. Когда я был в отдельном медицинском батальоне под селом Самашки, все время холодок по спине бегал. Оборачиваешься - пустое село, вроде никого нет, но это не значит, что через секунду оттуда не раздастся очередь. Когда идешь по расположению батальона и видишь воронку из-под гранаты - тоже малоприятные ощущения возникают".
Хирурги хоть и мало говорят о тяготах военно-полевой жизни, все же единодушно отмечают, что на "второй Чечне" их работа была организована куда лучше, чем на "первой". Более отлажена сейчас цепочка эвакуации раненых с помощью авиации, почти нет проблем со снабжением медикаментами, почти 100% бойцов попадают в Чечню с необходимыми прививками. В 1994-96 гг. со всем этим было куда хуже.
Обижаются медики в основном на то, что сейчас им, как, впрочем, и всем остальным военнослужащим, "боевые" платят только за непосредственное участие в боевых действиях. Говорят на это: "там ведь везде стреляют, везде зона боевых действий". И в результате получают только свои оклады по должности и званию: лейтенант - тысячи полторы, а генерал - около пяти тысяч рублей. Медики отмечают также, что до сих пор средства транспортной мобилизации раненых, которыми им приходится пользоваться, далеки до совершенства. Об использующихся на Западе вакуумных носилках или противошоковых костюмах пока приходится только мечтать - для нас они слишком дороги.
Самых тяжелых в самолет - и в академию
Работа медиков на войне завязана на авиацию. Помимо множества лестных слов в адрес вертолетчиков, хирурги с теплом отзываются и о санитарных самолетах. К примеру, санитарный Ан-72 ласково прозвали "чебурашкой". Ил-76 - "Скальпель", использующийся для транспортировки самых тяжелых раненых в Москву и Санкт-Петербург, оборудован и реанимационной, и операционной. За всю чеченскую кампанию на борту "Скальпеля" было всего два летальных исхода. Среднее время, которое занимает доставка раненого с места боя в палату Военно-медицинской академии, - 6 часов. За годы чеченской войны через клинику прошли тысячи тяжелораненых бойцов. Сейчас здесь раненых немного - в основном те, кто лечится уже несколько месяцев. Один из них - Леша Курин из Волгограда. Он рассказал, что в декабре 1999 года его пехотный полк стоял под Бамутом. 13 декабря он получил пулю в живот. Дальше, как сказал Леша, он ничего не помнит. После того как 19 декабря его привезли в Санкт-Петербург, он пробыл полтора месяца в реанимации. За последующие пять с половиной месяцев парень перенес 15 (!) операций: пуля повредила толстую кишку и мочеточник. Немного подлечившись, он смог съездить домой, набраться сил на овощах и фруктах, а сейчас снова вернулся в клинику - готовиться к новой операции.
Как хирурги освобождают заложников
В Санкт-Петербурге корреспонденту "Сегодня" удалось встретиться с единственным в стране военным медиком-хирургом, удостоенным звания Героя России. 38-летний подполковник Игорь Милютин, представитель Тульской десантной дивизии, не раскрывает, за что был представлен к столь высокому званию: как он сам говорит, "скромность не позволяет". Но его рассказ о службе в Чечне - хорошее дополнение ко всему выше сказанному.
"Вторая война в Чечне оказалась для нас, медиков, тяжелее первой - в основном из-за необходимости постоянных перемещений. У нас в батальоне было пять врачей: два хирурга, анестезиолог, терапевт, эпидемиолог. К ним нужно прибавить еще трех фельдшеров и по четыре хорошо обученных санинструктора на каждую роту. На первом этапе второй чеченской кампании из-за приказа "женщин на войну не брать" мы по сути остались без среднего медицинского звена. Потом, когда ситуация несколько стабилизировалась, женщины-медики все-таки появились. Конечно, было сложно. Задача военных докторов - не только раненых спасти, но и самим живыми остаться, а приходилось порой с высот вытаскивать по 70 раненых ребят за раз и тут же оперировать. Помню бой в Новолакском районе, где наши бойцы попали под сильнейший минометный огонь. Подобраться к раненому крайне сложно: чеченские снайперы следят за всеми передвижениями и стараются ранить в бедро - тогда человек сам уползти уже не может, зовет на помощь, а этого снайперу как раз и нужно. Мы специально подгоняли бронетехнику, закрывали снайперам видимость и так вытаскивали наших бойцов. После боев мы собирали убитых боевиков, грузили в ГАЗ-66. Потом за их телами к нам приходили родственники, которым мы ставили условие: мы вам пятерых убитых - вы нам двух наших пленных. Таким путем мы только за полгода добились освобождения 25 заложников".
Медики ошибаются, потому что они люди
Выдающийся русский хирург Николай Пирогов как-то сказал: "Будем впредь надеяться, что приобретаемая врачами и администраторами в наших войнах опытность не пройдет бесследно для будущих поколений". Современные военные медики, несмотря на то, что наука не стоит на месте, говорят, что и до сих пор находят для себя очень много полезного, читая написанное в 1806 году основоположником военно-полевой хирургии лейб-медиком Александра I Яковом Виллие "Наставление о важнейших хирургических операциях". И тем не менее каждый военный конфликт для военно-полевых хирургов - это как новый опыт, так и новые ошибки. К примеру, когда хирурги стали анализировать "первую Чечню", обратили внимание на то, что оперативное вмешательство "на животе" занимало в среднем 6 часов, в то время как на Великой Отечественной на это уходило 1,5 часа. Задумались поначалу: а с чем это связано? Вроде бы хирурги работают опытные, прошедшие специальную подготовку. И оказалось, что ранения современной войны несравненно тяжелее - это, как правило, множественные и сочетанные ранения. Если бы бойца везли по всем этапам медицинской эвакуации, на обычном транспорте, он бы умер через 4 часа. В госпиталь в Моздоке часто поступали бойцы с ранениями крупных магистральных сосудов брюшной полости, боковыми ранениями аорты, нижней полой вены - с теми ранами, от которых люди, как правило, умирают очень быстро. Здесь таких ребят спасали. Если посмотреть статистику, то летальность в лечебных учреждениях времен второй мировой - 5,5%, в Афганистане - 4%, в "первой Чечне" - это 1,2% и во "второй Чечне" (пока отчетов нет, но медики постоянно отслеживают информацию) - 1%.
Генералу Гуманенко приходится ездить по госпиталям Северного Кавказа, анализировать допускаемые коллегами ошибки. Как он сам признает, "сейчас их практически нет, хотя в первую кампанию были, и мы этого не скрываем. Например, расширение показаний к нейрохирургическим операциям там, где их не надо было делать. Как это получалось? Выезжал , например, нейрохирург в отдельный медицинский батальон. Если приехал специалист, ему нужно что-то делать, правильно? И вот они начинают оперировать всех раненых в голову. Лучше эту операцию сделать в госпитале специализированном, где имеется и оборудование, и инструменты соответствующие, и реанимация хорошая. Или возьмем стремление хирургов наложить аппарат Илизарова в неприспособленных условиях. Накладывают, и что? В 74% случаев потом пришлось аппарат перекладывать. К сожалению, вся медицина, вся хирургия строится на ошибках. Ошибки все допускают, потому что все люди. Когда мы читаем слушателям первую лекцию по военно-полевой хирургии, то говорим: "Во всех книжках написано, что на войне никогда нельзя, например, зашивать огнестрельную рану наглухо". Ну нельзя ее зашивать, потому что там имеется зона вторичного некроза (нагноение, отторжение тканей), потому что ранящий снаряд отличается от ножа. Хирург, проводя операцию, не может убрать все нежизнеспособные ткани, потому что он их просто не видит. И всякое стремление хирурга работать на войне как в плановой хирургии: то есть прооперировали рану аккуратненько, потом швом зашили - все это обречено на тяжелые осложнения. И сколько ни говоришь, сколько ни вдалбливаешь - каждая война начинается с того, что хирурги накладывают глухие швы. Потом, как только сами увидят, что такого нельзя делать, начинают уже эти ошибки не допускать. И с этого момента становятся нормальными военно-полевыми хирургами".

На войну я хотел. Просился, как это служить в армии и не «повоевать».
Будь она проклята.

И вроде справедливая эта война и гласная. И хорошо продуманная, подготовленная. Сначала бомбовые удары, потом артиллерия, потом под прикрытием артиллерии и авиации восемнадцати-двадцатилетние мамкины дети под пули, хорошо обученных, обеспеченных матёрых хищников.
К тому времени наша армия уже десять лет целенаправленно разваливалась и втаптывалась в грязь.
Ихняя – оснащалась, обучалась, финансировалась.

Дорога на войну у всех разная.
Но ещё больше отличается дорога с войны…

Как ездят на войну? Эшелонами. С любой точки нашей необъятной Родины.
Эшелон – это такой железнодорожный состав: теплушки и плацкарты для людей, платформы для техники и вперёд. В точке Н. техника и люди разгружаются и дальше колонной. Удобно, всё вместе: люди, техника, имущество.
Лично я, так назад ехал. Туда же, для замены, уже прибывшего таким способом доктора - своим ходом.
Обычный рейсовый автобус до Буденовска.
Из Будёновска случайной вертушкой в Моздок. Огромный Моздокский аэродром в то время – один из немногих путей в воюющую Чечню.
Сначала показалось, будто приземлились в чистом поле. Где-то вдали виднелась одна из вышек управления. Ближе, стояли три большие палатки – УСБ (УНИВЕРСАЛЬНАЯ санитарно-барачная), к ним мы и направились. Подойдя ближе, увидел: палатки стояли прямо на бетонке, были старые и рваные. Потому отодвигая полог, я уже предполагал, что увижу внутри: на полу длинными рядами ждали отправки «домой»; из плотных, черных, блестящих мешков виднелись только кирзовые сапоги…
В одной из палаток, стояла печка, стол и кровати. Два судмедэксперта жарили картошку и пили водку. Они объяснили, куда нужно обратиться, мы погрелись и двинулись в путь.
Такого количества самолётов я не видел даже в кино. Много машин и людей. Все заняты. Штур¬мовики садятся, снаряжаются боеприпасами и парами взлетают вновь. Со стороны подъездных путей всё завалено боеприпасами и ящиками из-под них.
Недалеко от «взлётки» развернут лагерь МЧС: чистота, песочек, новенькие палатки по линеечке, Российский флаг, ограждение.
Через пару сотен метров, будто на другом краю Земли, в окружении истоптанной грязи (в военной обуви не подойти) несколько рваных палаток без поднамётов. Внутри, ножками, утопленными в жидкой почве, двухъярусные койки с матрасами – это «перевалочная база» командированных на войну и возвращающихся обратно.
От печки кроме дыма ничего. Шум, гам, пьянки в разных углах. И сам бы выпил, да нечего.
Благо дело недолго тут – одна ночь. Утром повезло, случился попутный борт.
И вот, теплым зимним днём, загруженная, выше иллюминаторов, боеприпасами «двадцатьшестёрка». Мы на верху, на ящиках и несёмся на бреющем, едва не сбривая верхушки деревьев и телеграфных столбов, по маршруту Моздок – окрестности Гудермеса. С бешеной скоростью что-то мелькает под нами. «Поспешай медленно» здесь не уместно – могут сбить.
В чистом поле успеваю разглядеть ломаные линии окопов (что они тут на танки с гранатами ходить собирались?), какие-то разбитые укрепления и природные ландшафты. Населённые пункты облетали принципиально.
Вертолёт принёс нас на войну…
Приземлились на ЦБУ – центр боевого управления на нашем, восточном направлении.
Первое впечатление (оно оказалось и самым верным) – грязь. Не холодно, сыро. В ожидании попутного транспорта до места дислокации нашей части (ещё километров сорок), хожу вдоль асфальтированной, но разбитой взрывами, дороги. Объезжая воронки медленно едет забитая женщинами и детьми «пятёрка». Водитель – старый чеченец, без какого либо сигнала с моей стороны, останавливает машину, выходит и идет в мою сторону, доставая документы. Опешив сначала, быстро сориентировался и важно махнул ему рукой, мол, проезжай.

Едем сверху БТРа. Туман. Лес.
- …вот по этой просёлке, позавчера, в наглую, в открытую выехал УАЗик. Вот там остановился, вылез дух с гранатомётом, никто ничего сообразить не успел; подорвал бэтэр, два пацана погибли…
На «блоке» стоят чеченские машины, их не пропускают. Тут же кучкуются хозяева машин, среди них крепкие, высокие. Смотрят без страха, кто-то с лихой усмешкой, кто-то мрачно. Ну что смотрите джигиты? о чём думаете? Да, не хотел бы с вами на узенькой тропке повстречаться. Но рядом, на БТРе, парни тоже не промах. Видать война - страстная женщина, раз притягивает, со всего света, настоящих мужчин…
Ша, пацаны! Я на войну еду.
Вокруг всё разбито и разграблено. Телеграфные столбы без проводов. Пустые оконные проёмы мёртвых зданий, разбитые дороги, редкие грязные машины и серые женщины небольшими группами перемещающиеся по обочинам дорог из селения в селение. Машины часами держат на блоках; пешком надёжнее, да и безопаснее.
Свернули с трассы, за посадками оказался тёплый, природный источник, разлившийся огромной лужей в нём бойцы моются. Ещё чудь дальше руины газокомпрессорной станции, здесь же и наш лагерь.
Пошли представляться командиру, в штабную палатку. Идём, недалеко от палатки приземляются два МИ-24ых. Из них двое лётчиков тоже к нашему командиру. Заходим внутрь: дальше всё как в кино: посередине стол с картой, вокруг офицеры. Командир – мудрый, в годах, полковник Эн, по карте ставит задачу лётчикам, затем знакомится с нами… Офицеры, вновь озабочено склоняются над картой. Стремительные, грозные МИ-24ые (в простонародье «крокодилы») уходят уничтожать «цели».
А мы идём в медпункт.

Сразу же, с разведчиками, поехал на стрельбы. Они, помимо всего прочего, испытывали «легендарное», растрезвоненное по телеканалам чеченское оружие – противотанковую винтовку, прошибающую с большого расстояния кирпичные кладки и бетонные плиты. Может, помните?
На деле она состоит из ствола от нашего крупнокалиберного пулемёта «Утёс», ручного заедающего затвора, приделанного приклада с двумя амортизирующими пружинами, и приляпанного магазина на пять патронов плохоподающего и отваливающегося после каждого выстрела. Вот и вся легенда.

В первый же день моей войны привезли пять раненых духов, один из них очень молодой и очень тяжёлый, он не жилец. На следующее утро ещё раненый дух…
Да кого же мы сюда лечить приехали!?
Людей.

Кстати говоря, среди тех пятерых, был некто Чапаев пожилой человек, говоривший больше всех, его несильно посекло осколками. Они на машине пытались проскочить «блок», не вышло.
ФээСБэшники и так их и эдак: кто да что?
Духи они, железобетонно духи, по одежде* видно, да ещё не местные (муфтия здешнего не знают), но оружия при них не нашли информацию от них получили, не расстреливать же их, в самом деле: отвезли в больницу в Гудермес.
Ночью Чапаева этого оттуда выкрали. Говорят, оказался зам.по тылу Масхадова.
*Одежда духов – спортивный костюм, часто в несколько слоёв (по сезону), на ногах кроссовки (в городах – легкие, с «пяткой» тапочки).

#

Из под Гудермеса под Шали – это всё равнина. Первый марш, ничего особенного, чуть проехали, встали – далеко впереди стреляют, ещё остановились – работают сапёры. Долго ехали, увеличиваются на войне расстояния; вот расплющенная танком легковушка и ноги стоят на дороге, в кроссовках.
Здесь только что стычка была: идёт колонна по дороге, навстречу духи. Куда им; впереди колонны танк с минным тралом, обвешанный активной броней, её обыкновенным гранатомётом не взять. Так вот и получилось.
До ночи развёртывали крылья АП – автоперевязочной. Это такая ГАЗ-66 с кунгом с двух сторон к которому, при помощи железного каркаса приставляются небольшие палатки – крылья, а в самом кунге – миниоперационная с необходимым оснащением. Так вот эта АПшка: средство передвижения, рабочее место, место нашего жительства, да ещё и лазарет для раненных и больных. И жили ведь, и лечили, и ездили!
Ещё из техники нашего медицинского пункта был «Урал» и автобус санитарный, но с ними я не так сросся.

«Сегодня нас во второй раз (за мой приезд) обстреляла духовская артиллерия. То ли из минометов, толи еще из каких-то мелкокалиберных пушек. Разрывы недалеко метров 250-300, слабо отличаются от выстрелов нашей артиллерии, потому сразу и не понял, что это обстрел. Только потом: по суете, крикам и ответной пальбе нашей артиллерии.
Духи никуда не попали.
Мы, по-моему, тоже.
Обыденно все как-то».

*
Про раненного в голову мальчишку, туман и ночь.
Расположились, лагерем, на какой-то не то птицефабрике, не то скотном дворе. В общем, к тому моменту от того сельхозпредприятия остались: здание и мыши.
Здание полностью разрушенное, зато сколько мышей! Не знаю можно ли сравнить землю с решетом, но, глядя на продырявленную норами землю, другого сравнения на ум просто не приходило. Мыши были везде: в личных вещах, в продуктах, в инструментах, в лекарствах, в машинах. Их ловили руками, пинали ногами, кололи калипсолом (развлекались, но не судите строго, из других развлечений были только книги и водка). Меньше, конечно, от этого их не становилось. Они перепортили почти все таблетки, шприцы и капельницы, они погрызли все, что грызлось.
Позже, когда уходили с того места, проехав восемь часов, мы с удивлением увидели, как на зеркало заднего вида из под капота, на ходу, вылезла мышь!
Но это было позже…
А тогда были ночь и сплошной непроглядный туман.
- Доктора, везут двоих раненных. Один очень тяжёлый.
Парню не повезло. Осколком снаряда, по касательной, снесло теменную кость вместе с оболочками мозга. Тогда впервые увидел извилины головного мозга живого человека…
Спасти пацана могло только чудо. Не во что не верили когда сказали:
- Нужна вертушка. Нужна прямо сейчас.
Аваинаводчик, умница:
- Постараемся, док… … Будет борт!
Не может быть. Ночь – помесь черной туши с туманом и какой-то моросью, рождающейся здесь же, повсюду, в тяжёлом воздухе. Но вот что это? Кажется? (а такое нередко бывало, ведь очень ждешь). Нет. Рокот винтов.
Сигнальная ракета. Ещё. Яркий огонь факела на земле. И прямо над головами яркая вспышка прожектора и четкая граница между ослепительным светом и густой тьмой.
- Осторожнее. Держи. Ставим…
Немного погодя, кажущаяся в темноте огромной, машина устало поднялась и, на небольшой высоте, выключив прожектор, мгновенно поглотилась тьмой.
А мальчишка остался жить. Трудно это, Лёха. Но где бы ты сейчас ни был, держись. С тобой остались по частичке наших душ тоже.
И по частичке наших душ живут со всеми, кто выжил.
И умерли со всеми, кто нет…

Вертушки ждали всегда с волнением. И надеждой.
Тяжело больной или раненный – вызываем. Работаем, как можем и ждём.
Авианаводчик, дружок, ну что будет? Когда? Не дают добро? Летит?
От этого жизнь людей зависит.
«Санитарные» рейсы повышали шансы выжить наших пострадавших на половину.
Делаем всё возможное. Выходим из АП-шки, стоим, задрав головы, смотрим, слушаем. Авианаводчик: «Сейчас, доктор, будет… Слышу тебя… Левее… Над нами… Не слышу… Мы справа… Ракету… Ёще… Видишь?! Дым!»
Вот, наконец, он прокопченный красавец; шум, ветер его крыльев, и к нему с носилками, всегда бегом. Носилки с раненным. Тяжело бежать с такой ношей, ноги в грязи или в снегу вязнут, пыль (или снег, или грязь) со стеной воздуха в лицо. Быстрее. Мужики принимайте.
Ёще дышится тяжело, но и рукам и душе легче. В секунду такой «благодатный» контраст.
Ну не передать это словами!!!
«Успели»! Отходишь чуть в сторону и смотришь: вот оторвались колёса и, набирая высоту и скорость, уходит он, трудяга, торопясь спасать чью-то жизнь.

Стояли, помню, в горах туман чуть выше нас. У нас раненные, у тумана вертушка, и она нам очень нужна; сейчас.
-Слышим тебя слева, слева… Уходишь, уходишь… Над нами! Над нами!
И снова в туман ракета, много ракет.
-Видим, тебя видим!
Дымовая шашка.
Готовы прыгать от радости: «Сел»! Скорее носилки на пол и на скамейки тех, кто может ходить. Загрузили.
Туман тут же, будто ждал, за пару минут растаял как сон. Видно далеко-далеко.
А наш красавец, словно резвясь, чуть приподнялся и, завалившись на бок, опрокинулся вниз, в ущелье и тогда смотрели мы на него сверху вниз и, даже, чувствовали себя птицами. А он под нашими ногами, сходу развернулся и, оставляя за собой едва заметный, короткий след в воздухе, понес парней жить.
Ему пятнадцать минут по воздуху.
По дороге пять часов, или до конца жизни. Кому как повезёт.

*

Наши соседи – морпехи.
Сегодня один морпех отстрелил себе палец.
За три дня у них восемнадцать раненных (из них один уже умер). И из этих же восемнадцати ни одного ранения полученного в бою. То есть духов они, за эти дни, даже не видели.
Один случай вообще дикий.
У них солдат пропал. Пошли искать, офицер и с ним шестеро, через нашего часового, в тростник.
Часовой аж опешил:
- Не ходите туда, там заминировано.
- Солдат, ты нас учить еще будешь?!
Еще через тридцать секунд часовой доложил «На участке подрыв, семеро морпехов…» Есть такая штучка МОН – 50 называется…
А вот наш сверчок – ноги и задница посечены осколками. «Достал» какого-то срочника и он ему в окоп РГД-5 подкинул, тот из окопа, да не успел немного. Привезли к нам.
Солдат ковырял патрон от ПКМа – раздроблена кисть.
Вот этот с двумя пулевыми ранениями с автоматом хотел сфотографироваться.
А вот этого с перебитым позвоночником насквозь прострелил товарищ.
Этот с раздробленной плечевой костью – чистил заряженный автомат…
Часовой на посту, наступил на собственную растяжку.
По моим наблюдениям семь из десяти ранений по глупости или неосторожности.
А потом чтобы не проводить расследований и не заводить уголовные дела (сами себя замучили бы; да и война всё же), писался наградной: ранение в бою и т.д. и раненного в тыл. И всем хорошо: на самом деле так.

*
Пришел на прием парнишка. Он теперь герой России. Как говорю, получилось?
Зачищали Джалкинский лес. Пошли батальоном в атаку. Взрывы, стрельба, то да се. У него за спиной два огнемёта «Шмель» - он «химик». Замешкался что-то глядь, а наши отступили: вокруг одни духи. Ёлы-палы, думает: конец. Прыг в окоп, прямо на голову духу, застрелил его. Тут ещё дух, теперь ему на голову, снова был быстрее. Сидит, дрожит, справа по окопу ещё дух, затем слева. Снова крики, взрывы, хай-гай. Снимает огнемет, взводит, высовывается из окопа, видит, метрах в двадцати группа духов, один из них на колене стоит и другим указания отдает он на вскидку по ним «шмельнул» и назад в окоп. В это время снова наш батальон в атаку пошёл, духи драпать.
Семь тел духовских осталось на поле боя их обменяли, потом, на погибших под Ведено разведчиков из Ульяновска.
Всего в этом бою уничтожено сорок два бандита.
А мальчишка этот пришел к нам фурункулы лечить. Герои ведь тоже люди…

Но настоящий подвиг солдата, все же, не только в удачной атаке или стойкой обороне. Тяготы и лишения – здесь они не книжные. Героизм – недоедание, недосыпание, переохлаждение и перегревание, сидение в блиндажах и окопах, в ежесекундном ожидании и напряжении, в нудной повседневщине и однообразии, оторванности от всего дорого и неопределенности…
Каждый день дан для шага к Истине. И человек приблизится к ней, если захочет. Каждая секунда дана для чего-то, каждая жизнь… Каждый день стоит себя спросить: «для чего прожит»? И если раз в 20 – 30 – 40 - … дней ответ найдётся, то и остальные прожиты не зря. Пусть не каждый день, пусть очень маленький, но подвиг. Каждый день - подготовка к нему. Подвиг, подвИг – подвинуться, продвинуться, приблизиться; на шаг или на миг. И чем этот подвиг значительнее, тем труднее он даётся.
Многие готовятся к своему подвигу не одну жизнь.

На войне о войне писать очень трудно. И так кругом она и всё ей подчинено, а если она ещё будет в мыслях и на бумаге перед глазами… Это тяжело. Оставил все записи о войне на мирное время.
Дай нам его Бог.
А на войне думаешь о мире или о чём-то большом и светлом. Как там? Вот вернусь и всё будет хорошо-хорошо. Только бы письма доходили.