ЛИЗА (горестно). Ты помнишь…

ЖИЛЬ . Нет. Я помню только то, что я не такой!

ЛИЗА (жалобно). О, Боже, неужели всё снова начнется.

ЖИЛЬ . Что начнется снова?

Не отвечая на вопрос, Лиза берет себя в руки. Подходит к нему, бросает ему в лицо диванную подушку.

ЛИЗА (жестко). Ты никогда не терял память. Всё помнишь.

ЖИЛЬ . Нет. Это не так.

ЛИЗА . Я тебе не верю. Ты помнишь.

ЖИЛЬ . Частично.

ЛИЗА . Я больше тебе не верю.

ЖИЛЬ . Память ко мне возвращается, но какие-то пробелы остаются.

ЛИЗА (продолжает лупить его подушкой). Ты всё помнишь!

ЖИЛЬ . Только не последний день.

ЛИЗА (замирает с подушкой в воздухе). Последний день?

ЖИЛЬ . День, когда произошел несчастный случай. Ничего не могу вспомнить.

ЛИЗА (снова обрушивает на него серию ударов). Выдумки! Всё ты знаешь, издеваешься надо мной!

ЖИЛЬ . Но только не о последнем дне!

ЛИЗА . Твоя мнимая амнезия - это пытка, которую ты придумал, чтобы меня наказать, сварить на медленном огне. Заставить устыдиться. Насладиться моими дурацкими ответами. Ты…

ЖИЛЬ (искренне). Наказать тебя за что, Лиза?

Она перестает с ним драться и испускает сдавленный смешок. Он хватает ее за руки.

ЖИЛЬ . Наказать тебя за что?

Она пытается высвободиться, но, поняв в какой-то момент, что он не вкладывает в свой вопрос ни иронии, ни двусмысленности, успокаивается. Пожимает плечами.

ЛИЗА . Извини. Ты провел две недели в больнице под наблюдением врачей, медсестер, принимал лекарства и восстанавливал силы, а я здесь одна грызла ногти. Мною никто не занимался. Хочу, чтобы кто-нибудь обо мне позаботился.

Он с изяществом целует ей руку.

ЖИЛЬ . Мой череп - открытая книга, в которой недостает страниц. Преимущественно последних. Никак не могу припомнить тот день, когда произошел несчастный случай.

ЛИЗА . Совсем не помнишь?

ЖИЛЬ . Совсем. (Смотрит ей в глаза). Клянусь тебе.

Она осознает, что он говорит искренне.

ЖИЛЬ . Подозреваю, что я должен принести тебе свои извинения.

ЛИЗА . Да.

ЖИЛЬ . Много извинений?

ЛИЗА . Сомневаюсь, что тебе удастся рассчитаться по твоим долгам.

ЖИЛЬ . Память вернулась ко мне в понедельник. Чем дальше, тем больше. Как будто губка набухала под капельницей. В этот понедельник, не знаю, почему, но тебя не было. И я, ни слова не сказав докторам, разбухал в одиночестве, обретая грани нашей с тобой истории, нашего брака, нашей любви. Я был горд. Я был счастлив. Во вторник, только ты вошла, я был готов обо всем тебе объявить, но ты остановила меня своей ложью. Первой.

ЛИЗА . Я?

ЖИЛЬ . Ты принесла мне книги, коллекцию детективов, дабы стимулировать мою память. Однако, один из романов ты забыла принести. Какой? . Сверившись со списком, я обратил на это твое внимание. Ты ответила, что это не имеет значения, так как я ненавидел эту книгу и сожалел, что вообще ее написал. И вот, эта милая ложь, высказанная столь категорично, заткнула мне рот.

Лиза что-то бурчит, не пытаясь отрицать.

ЖИЛЬ . Я начал размышлять. «Малыми супружескими злодеяниями» я всегда был горд. Всем, кому не лень, я повторял, что, если надо будет выбрать из всех моих романов один, то именно этот. Ты же спокойно утверждала совершенно обратное.

ЛИЗА . Согласна, я выдала свое мнение за твое. Это так серьезно?

ЖИЛЬ . Нет. Но что тогда серьезно?

ЛИЗА (обороняясь). «Малые супружеские злодеяния» не имели никакого успеха.

ЖИЛЬ . Успех не сопутствовал и некоторым другим моим романам.

ЛИЗА . Но «Малым супружеским злодеяниям» он сопутствовал в наименьшей степени. Существует разница между нулевым уровнем и тем, что ниже нуля.

ЖИЛЬ . Это не имеет значения, Лиза, ведь когда ты высоко оцениваешь одно из моих произведений, тебе не нужна ничья поддержка, и ты готова броситься на его защиту против любого.

ЛИЗА . Это правда, я ненавижу «Малые супружеские злодеяния» , которые ты обожаешь. И снова спрашиваю: это так серьезно?

ЖИЛЬ . Нет. Потому что в тот же день, когда ты мне солгала, я осознал, что в глубине души согласен с тобой. (Поворачивается к ней). Я ненавидел эту книгу, сам того не зная. Твоя ложь обернулась моей правдой. Моей новой правдой.

Она пристально вглядывается в него, заинтригованная и не уверенная, что правильно его понимает.

Он достает с полки роман, о котором идет речь.

ЖИЛЬ . «Малые супружеские злодеяния» , сборник новелл, следовало бы сказать очень скверных новелл, настолько разворачивающиеся в них события погрязли в пессимизме. Супружескую пару я описываю как сообщество убийц. С самого начала супругов объединяет насилие, плотское желание, которое бросает их друг к другу, заталкивает одно тело в другое в поту, под аккомпанемент хрипов и стонов, борьба, остановленная лишь истощением сил, и перемирие под названием удовольствие. Затем двое убийц, если они недобрали своё в брачном союзе, выбрав перемирие, объединяются для борьбы с обществом. Они станут требовать прав, льгот, привилегий, использовать свои драки, своих детей, чтобы добиться внимания и уважения других. И здесь жульничество возводится в степень шедевра! Оба врага теперь готовы всё оправдать во имя семьи. Семья - вот вершина их обмана! Ибо они оставили свои грубые и плотские объятия ради оказания услуги всему роду человеческому и смогут теперь раздавать пинки и затрещины во имя воспитания, бесцеремонно навязывая всем свою глупость, вредоносность и шумливость. Семья, или эгоизм в одеждах альтруизма… Со временем убийцы стареют, их дети разъезжаются, чтобы создать новые союзы убийц. И теперь состарившиеся грабители, не имея больше выхода для насилия, кончают тем, что накидываются друг на друга, как во времена их первых свиданий, но воплощается эта страсть уже не в движении бедер, не в сексуальных ударах, а в других формах. Отныне это удары, более изощренные, удары зловредности. Всё дозволено в этой борьбе - нервные тики, болезни, глухота, безразличие, слабоумие. Выигрывает тот, кто первым оплачет другого. И вот супружеская жизнь, союз убийц, которые сначала кидаются на других, потом - друг на друга, долгая дорога к смерти, усеянная трупами. Молодая пара стремится освободиться от окружающих. Пожилая пара - от партнера по браку. Когда вы смотрите на новобрачных, попытайтесь угадать, кто из двоих станет убийцей.

Лиза насмешливо аплодирует.

ЛИЗА . Браво! Я аплодирую, чтобы не блевануть.

ЖИЛЬ . Почему я это написал? Ведь думаю я совершенно иначе.

ЛИЗА . Когда я спросила тебя об этом, ты ответил: потому что такова действительность.

ЖИЛЬ . Возможно, она и такова, но зачем представлять себе действительность, как она есть? Отчего не представить ее такой, какой ты хочешь ее видеть? Ведь супружеская пара - не порождение действительности, а порождение взаимной мечты, не так ли?

Поскольку Лиза не отвечает, Жиль с жаром продолжает.

ЖИЛЬ . В тот вторник, когда я осознал, что ненавижу книгу, которой раньше так гордился, я решил смолчать и дать тебе возможность представить мне меня таким, каким ты хотела меня видеть. Возможно новый Жиль Андари, описанный тобой и сожалеющий о свершенных им Малых супружеских злодеяниях , стал бы лучше предыдущего. Версия исправленная и дополненная. Следовало ею воспользоваться. И мой несчастный случай должен был этому послужить. Я замкнулся в своей лжи, только чтобы послушать тебя, Лиза, ни для чего другого. Послушать и понять, с каким человеком тебе было бы хорошо.

ЛИЗА . Не очень-то честно.

ЖИЛЬ . Что?

ЛИЗА . Так себя вести.

ЖИЛЬ . Мое поведение не хуже твоего. Но столь же поучительно. Я действительно уступил наслаждению быть рожденным заново женщиной, которую люблю. Я попытался стать похожим на желаемое тобой. Кусочек от меня настоящего, кусочек - от улучшенного, достоинства - в любом наборе, муж по заказу. Но…

ЛИЗА . Но…

ЖИЛЬ . Вначале ко мне вернулась память, и я понял, что швы на новеньком персонаже, которого ты из меня сотворила, вот-вот лопнут. А потом… я никак не мог понять, куда ты хочешь привести. Одно с другим не сходилось.

Седьмой сезон проекта «Драма_talk: между текстом и театром» в литературном кафе «Безухов» носит подзаголовок «pièces de pièces» и посвящён французской драматургии ХХI века. Как и прежде, главная цель проекта - знакомство с современными пьесами и открытое обсуждение текстов, представленных в виде читок нижегородскими и московскими режиссёрами.

Эрик-Эммануэль Шмитт - вероятно, самый известный в мире французский современный автор. Его диссертация по философии «Дидро и метафизика» парадоксальным образом превратилась в пьесу «Распутник», экранизированную Габриэлем Агийоном с Фанни Ардан в главной роли. А в фильме «Опасные связи» по пьесе Шмитта снялись Катрин Денёв и Настасья Кински. Позже драматург и сам занялся кинорежиссурой, сняв два фильма.

Эрик-Эммануэль Шмитт - автор двух десятков романов и повестей. Пожалуй, самым известным остаётся «Цикл незримого»: «Миларепа» на тему Буддизма, «Месье Ибрагим и цветы Корана» - ислама, «Дети Ноя» - иудаизма и «Оскар и Розовая Дама» - христианства.

Первую пьесу Шмитт написал в 1991 году. «Ночь в Валони» была поставлена во Франции и за рубежом. Однако настоящую популярность принёс ему второй драматургический опыт, за который он был награждён премией Мольера в 1993 году: пьеса «Посетитель», основанная на диалоге Зигмунда Фрейда и Бога.
Пьеса «Малые супружеские злодеяния» (перевод Ирины Мягковой) - одна из самых свежих, но не самых известных из 17 написанных Шмиттом пьес.

«Малые супружеские преступления»

Материал для дебюта выбрать сложно. Хочется быть оригинальным, новым, неожиданным. Но Антон Яковлев не побоялся взять самую распространенную тему - отношения мужчины и женщины. Он обратился к пьесе современного драматурга Э.-Э.Шмитта «Малые супружеские преступления», сделав свою сценическую версию. Набор сюжетов в искусстве невелик, вопрос в том, под каким углом взглянуть на проблему. И здесь режиссерскую фантазию ничто не ограничивает.

Не секрет, что люди боятся заглядывать в будущее. Конечно, каждый хочет заранее узнать о своих успехах и победах. Но страх увидеть мечты разрушенными всегда побеждает. Крупная катастрофа может нанести слишком больной удар, поделив жизнь на «до» и «после». И станет особенно тяжело, если причиной трагедии окажемся мы сами. Мы очень бдительны в том, что касается важных поворотов в судьбе. Однако, остерегаясь серьезных ошибок, перестаем замечать те малые «преступления», которые ежедневно совершаем по отношению к близким. Ложь, обман, равнодушие рушат благополучие не вдруг, а подтачивают постепенно. Этот ком из фальши и непонимания с годами разрастается и зачастую давит с трудом сохраненные крохи семейного счастья.

Он и она - неисчерпаемая тема. В ней неизменно присутствует соблазн увлечься событийной канвой, погрузиться в описания романтических свиданий, расставаний и пр. Но Антону Яковлеву захватывающий сюжет не нужен. Режиссер пытается разобраться в сути взаимоотношений героев, внимательно «выслушивая» каждую сторону.

Жиль и Лиза прожили вместе более десяти лет и накопили достаточно взаимных обид и претензий. Спектакль построен на непрерывном противостоянии двух разочаровавшихся друг в друге людей. Каждый хочет иметь идеального спутника жизни. Лизе нужен великолепный любовник, который сопровождал бы ее по магазинам, когда не занят работой над очередной картиной или детективом. А Жиль устал выносить ревность Лизы и натыкаться на тщательно спрятанные ею винные бутылки. При этом он нисколько не пытается выяснить причину этого опасного хобби жены. Жиль просто с отвращением бросает ей упреки в лицо. Жилю необходимо знать, как жена к нему относится, и потому он притворяется, что после падения с лестницы потерял память. А Лиза пользуется его «болезнью», чтобы наконец-то «воспитать» мужчину своей мечты. Рассказывая мужу о прошлом, она наделяет Жиля такими способностями, каких у него никогда не было. Обман, в сущности, - маленькое преступление. Но зато в итоге Жиль будет вести себя, как надо ей. Оба героя зациклены на себе, но обвинять их в эгоизме как-то не хочется: ведь эти два человека внезапно осознали, что жизнь, полная счастья и удовольствий, прошла мимо них. Вот тут и сработал инстинкт самосохранения, заставив забыть обо всем, кроме себя, и искать виновника своих бед в человеке, который долгие годы был рядом.

Конфликт Жиля и Лизы не низводится до «кухонного» скандала. Их психологическая драма режиссером эстетизируется. Спектакль Антона Яковлева призван не развлекать, а вызывать сопереживание, ведь его герои потеряны и одиноки. Лиза в исполнении Марины Игнатовой - элегантная, красивая женщина с изысканными манерами и пластикой кошки. В ней нет ничего чопорного и кичливого. Лиза обладает тонкой душевной организацией и умеет продемонстрировать свою женственность и ранимость. Жиль Евгения Баранова - семьянин, и он идет на компромиссы легче Лизы, его характер мягче. И, может быть, поэтому он иногда не прочь пожалеть себя. Обиженный взгляд, затянутый ответ, застывшая поза, неловкий жест. Такие мелочи едва уловимы, но мгновенно подкупают зрителя и располагают к герою. Лиза и Жиль разные. И тем острее непонимание между ними.

Постоянно споря, они все больше и больше лгут друг другу. Такое ощущение, что, кроме упреков, у них не осталось ничего общего. (Разве что воспоминания о дне знакомства. Да и те не особо романтичны. Какая же девушка мечтает о знакомстве с молодым человеком, которого стошнило на капот ее автомобиля?) Ком семейных преступлений растет на глазах. Да и квартира супругов совсем не похожа на уютное гнездышко. Все обтянуто белой парусиной, «съедающей» пространство, создающей вакуум, в котором невозможно существовать в гармонии с собой и миром. В этой монохромной комнате без дверей и окон чувствуешь себя зажатым в тиски, загнанным в угол. Черные люди на белом фоне (герои одеты в глухие черные пальто). Никаких оттенков и полутонов. Такое же непримиримое противостояние и в жизни Лизы с Жилем, такое же однообразие, надоевшее им за многие годы, нежелание уступать, способность видеть в каждой ситуации только белое и черное. Драпированные стены исписаны цитатами из книги Жиля «Малые супружеские преступления», рассказывающей о счастливых, на первый взгляд, супругах, которые в действительности желают друг другу смерти. Вот герои и живут среди этих «преступлений», застряв в вакууме своих проблем. Антон Яковлев и художник-постановщик Николай Слободяник как будто выталкивают актеров к зрителю, не давая «замять» среди драпировок малейшие нюансы психологической драмы Лизы и Жиля. Здесь важно все: каждая интонация, каждый поворот. И актеры играют с большим вниманием к слову и жесту.

Но разве нельзя прервать мучения? Несмотря на все недовольства и муки, Лиза привязана к Жилю, а он - к ней. Какие бы обиды они ни нанесли друг другу, добрый десяток лет своей жизни они разделили пополам. Вместе им плохо, а порознь еще хуже. Поэтому, когда Лиза собирает свои вещи, Жиль готов даже поступиться своими эгоистическими принципами, обещая уделять жене больше внимания. Когда она все-таки уйдет, Жиль превратится в «сломанную машину». Двигаясь, как робот, он проделает несколько кругов вокруг стола и упадет без движения. Исчезнет важная шестеренка - и весь механизм его жизни выйдет из строя. Но очень скоро они вместе будут рыться в кипах рукописей Жиля, с головой нырнув в «Малые супружеские преступления». И в будущем, вероятно, Лиза и Жиль не расстанутся, по-прежнему не уступая друг другу в споре. Не все так просто в нашей жизни...

Антон Яковлев

Источник: «Театральный Петербург»

Театральные традиции Москвы и Петербурга пересеклись в творчестве многих режиссеров. Так произошло и в жизни Антона Яковлева. Сценарно-режиссерские курсы, школа-студия МХАТ, работа в кино... Это в Москве. Режиссерский дебют Антона Яковлева в театре - спектакль по пьесе современного драматурга Э.-Э. Шмитта «Маленькие супружеские преступления» - состоится в Петербурге на сцене Театра «Русская антреприза» имени Андрея Миронова в Петербурге. Премьера - 4 ноября.

- Антон, как вам кажется, что лучше для режиссера: постоянно работать в одном театре или менять площадки?

Конечно, когда режиссер в свободном плавании. У него есть возможность сравнивать.

- Но не тратится ли много времени на притирку к новым людям?

Притирка - это замечательно. Новизна полезна. Вот сейчас у меня два замечательных артиста - Евгений Баранов и Марина Игнатова. И притирка у нас произошла мгновенно. Просто мы разговариваем нa народном языке. Единственная проблема - нехватка репетиционного времени, актеры ведь работают не только со мной.

- А для театра, практика съемок в кино приносит пользу?

Работа в большом кино - это всегда хорошо. Но сегодня актеры, в лучшем случае, играют в сериалах среднего уровня, а это только отрицательный опыт. «Искусство» и «сериал» - совершенно противоположные вещи.

- Некоторые актеры считают, что съемки - хорошая школа...

Сериал не дает возможности подробно работать с материалом. Люди учат текст за 15 минут и идут в кадр. Это хороший тренинг для артиста кино, не театра. Он построен на сплошной импровизации. Такой режим учит выплывать и только. Аналог сериала в театре - это антреприза. Но не как в Театре «Русская антреприза» имени Андрея Миронова, где совмещаются контрактная система и репертуарный театр. Здесь, несмотря на присутствие в названии театра слова «антреприза», есть возможность постоянно присматриваться к актерам и нет необходимости кого-то увольнять.

- Что вы думаете о таком понятии, как «коммерческий спектакль»?

- «Коммерческий» - это, как правило, комедия с юмором «ниже пояса», на которую, к сожалению, сегодня идет зритель. Людей приучают к безвкусице. Редкий случай, когда комедия действительно интересна. Еще: сейчас любой актер, который чувствует себя органично на сцене, уже считается хорошим. А ведь органика - это тот минимум, который необходим на первом курсе театрального института. Плохо, когда в спектакле отсутствует метафора, а у артиста в роли - «второй план», когда постановка - просто череда сольных номеров, когда нет ни ансамбля, ни загадки, ни настоящего разбора пьесы - это очень опасная тенденция, сложившаяся и в Москве, и в Петербурге. Но ведь смешно подходить к сегодняшней ситуации с мерками 1960-1970-х годов.

- Если сравнивать петербургские и московские театры...

Для меня Питер - это, прежде всего, Товстоногов. Все театральные ассоциации у меня с детства связаны с БДТ. А Москва - это основа всего, начиная с Московского художественного театра. Все системы возникли в Москве: Станиславского, Михаила Чехова, Таирова, Мейерхольда. Театральная жизнь в Москве активнее. Но Москва - это купеческий, суетливый, громадный мегаполис, а в Петербурге есть то, чего Москве иногда не хватает - подчас более глубокие подходы, особое настроение. Питерский мир - совсем другой. А вообще я бы не стал сравнивать.

- Где чаще ставится современная драматургия, и не отбивает ли она интерес к классике?

В этом смысле Москва впереди. Питер более консервативен. В Москве больше новых молодых режиссеров. Они часто приезжают в Петербург, но вот парадокс: успехом, по-моему, как раз здесь и не пользуются. Может быть, питерские зрители привыкли к более традиционному театру. Но это, наверное, и хорошо. Зачем повторять Москву? Замечательно, что есть современная драматургия, зарубежная или русская. Она должна быть обязательно и в большом количестве. Другой вопрос - ее качество. Публика, к сожалению, не хочет думать. Мне кажется, нужно с этим бороться, даже если иногда ты жертвуешь количеством зрителей в зале ради качества. Многие считают, что если спектакль о вечных ценностях, то это будет непременно что-то скучное. Но можно ведь использовать интересную новую форму. Самое главное в театре - чтобы состоялся контакт между сердцем и головой. Някрошюс же держит зал! Например, «Отелло»: это пятичасовое разгадывание кроссворда, постоянная работа мозга, но в сочетании с потрясающей эмоциональностью. В соединении формы и содержания я и вижу свою задачу при постановке пьесы Шмитта «Малые супружеские преступления». Это пьеса на двух человек. Мне понравилась предлагаемая здесь ситуация, но пьеса очень литературна, и я все делаю для того, чтобы не получился просто разговорный театр. И надеюсь, что удалось найти приемлемую форму.

- В вашем спектакле заняты актеры разных театральных школ...

И это здорово. Евгений Баранов - типичный представитель питерской школы - ученик Владимирова. А Марина Игнатова - московская актриса - ученица Гончарова. Она достаточно долгое время работала в Ленкоме у Захарова. Эти актеры абсолютно по-разному работают. У них разные реакции, разные подходы. Порой они сами не ожидают друг от друга каких-то вещей. И тогда появляется естественность и живость. Но существует фундамент спектакля, замысел, и все направлено на его реализацию.

- У Някрошюса тоже все подчинено главной задаче, но актеры у него «одной школы»...

Безусловно. Там во всех сидит Някрошюс. И они замечательно работают. При жесткой режиссуре у них многое построено на импровизации. Но это не спонтанная, а подготовленная импровизация. Актер несет ответственность только за свою роль. А ход спектакля контролирует режиссер.

- Что для вас первично в театре?

Немирович-Данченко говорил, что режиссер должен умереть в актере. Мейерхольд считал, что пластика важнее слова. Я согласен и с тем и с другим. Но как вобрать все системы, взять из них лучшее и сделать так, чтобы и пластические, и эмоциональные решения объединились в одно целое? Чтобы не было видно, где поработал режиссер, где художник, а где актер?..

- Насколько вы как режиссер даете свободу актеру?

Захаров считает, что у актера должен быть «коридор импровизации», заданный режиссером. В этом коридоре актеру необходимо давать определенную свободу и смотреть, чтобы он не выходил за его рамки. Иначе из актера «не выудить» какие-то удачные нестандартные решения, о которых режиссер иногда даже не подозревает. Но это уже зависит от таланта, потому что давать свободу посредственному актеру бессмысленно.

- Вам ближе Станиславский или Мейерхольд?

Невозможно сравнивать ученика с учителем. Мейерхольд вышел из Станиславского, просто он пошел совершенно другим путем. Станиславский - это как букварь, как основа. От основы никуда не денешься. Его система не может устареть. Это фундамент жизни артиста, попытка помочь ему выявить те эмоции, которые необходимы в данный момент. Это не теория, а элементарная помощь в практике театра. Знаете, как в кино: чтобы снять один кадр, ты должен знать, что здесь нужен такой-то свет, такой-то объектив и такой-то чувствительности пленка. Систему надо использовать. Ее не нужно боготворить.

Он и она, муж и жена… Отношения двоих, тем более отношения с историей – гарантия напряженности действия, даже если действия как такового практически нет. Сюжет пьесы современного французского драматурга Эрика-Эммануэля Шмитта строится исключительно на диалоге двух персонажей – Жиля, вернувшегося домой из больницы, и Лизы, его жены. Перед ними сложная задача: Жиль после травмы потерял память, и им предстоит заново узнать друг друга. Но что-то здесь не так – слишком уж резок контраст между беспокойством героя и беззаботностью героини, утешающей его дежурными фразами. Вопрос за вопросом, ответ за ответом – ведь жертве амнезии нужно воссоздать картину своей жизни «до» – и выясняется множество подробностей, сначала бытовых, потом психологических. И тут «включается» детектив: кто-то из них виновен в том, что произошло, кто-то скрывает некую тайну! Теперь это уже не просто супруги, прожившие вместе 20 лет, – теперь это следователь и подозреваемый, причем этими ролями они меняются со скоростью сказанного слова.

Непростые отношения семейной пары со стажем осложняются тем, что Жиль, автор множества детективных романов, в числе прочего написал книгу «Малые супружеские преступления», в которой изложил оригинальный взгляд на брак как на союз двух преступников. Пытаясь оспорить общепринятую «брачную» мораль, с его точки зрения ходульную и ханжескую, он не подозревает о том, какие чувства вызвала эта книга в его жене и на какие поступки она ее толкнула. Но и она оказывается не готова к тому, какой поворот приняли события, казалось бы, вполне предсказуемые. Извечный спор о том, что значат семья и любовь для мужчины и для женщины и как совместить эти два понимания, становится для героев настолько важен, что каждый из них решается на крайность…

Блестящий диалог, полный тонкого юмора и глубокого драматизма, на протяжении всего спектакля ведут заслуженная артистка России Ирина Джапакова и актер Вячеслав Федотов . На сцене не происходит ничего, кроме разговора мужа и жены, и тем не менее перед нами в деталях предстают не только история их знакомства, любви и долгой совместной жизни, но и яркие портреты их обоих. Психологически достоверны все нюансы постоянно меняющегося настроения – от добродушной усмешки до ядовитой иронии, от скрытой тревоги до явного отчаяния. Существование в предлагаемых обстоятельствах детективной истории не делает характеры героев менее убедительными, а, напротив, помогает резче очертить конфликт, ждущий своего разрешения.

Рассказывает режиссер-постановщик спектакля Яков Рубин :

«Актеры очень любят пьесы Эрика Шмитта – там есть что играть. В них множество неожиданных поворотов, ярких драматических эффектов. Это особенно важно для репертуара камерного театра – он формируется таким образом, чтобы у каждого актера была возможность творческого роста, поэтому Эрик Шмитт здесь, конечно, «кстати». В пьесе «Малые супружеские преступления» много юмора, порой парадоксального, но в то же время это очень серьезная вещь. Я вижу, что Ирина Джапакова и Вячеслав Федотов в этом спектакле раскрыли новые стороны своего дарования.

Мне как практикующему режиссеру было очень интересно поставить детектив – раньше я никогда этого не делал. Хотелось узнать, как прозвучит на нашей сцене детективная «струна». Чтобы прочувствовать, как это делается, летом я налёг на фильмы Хичкока – подсмотрел, как это делает он.

Пространство, в котором существуют герои, предельно функционально. Нужно было создать ощущение смутной тревоги, поэтому всячески подчеркивается странность обстановки, в которой происходит действие, и ее нестабильность. Этому служат и лестница, и качели, и собранный чемодан, и стопка книг, которые вот-вот упадут. Тени актеров на стене создают иллюзию присутствия кого-то третьего, высвеченные углы, затененные лица подчеркивают недосказанность. Все эти детали нужно было связать воедино общей стилистикой – и мы пошли в сторону хоррора, создав «место преступления» – пространства, где непременно что-то случится.

И тем не менее жанр спектакля определен как «почти детектив». Текст пьесы значительно сокращен – в результате она стала «более чеховской», с парадоксальными ответами на простые вопросы, с наполненными смыслом паузами, когда между актерами словно проходит вольтова дуга – настолько велико внутреннее напряжение, не выраженное словами».

Ближайшая возможность осмотреть место предполагаемого преступления и выслушать показания подозреваемых появится у зрителей Камерного драматического театра 24 и 25 октября.

Светлана Гришина

Эрик-Эммануил ШМИТТ

МАЛЫЕ СУПРУЖЕСКИЕ ЗЛОДЕЯНИЯ

Действующие лица

ЛИЗА

ЖИЛЬ

Ночь. Квартира.

Слышен звук ключа в замке и отпирающихся задвижек.

Дверь открывается, пропуская две тени в ореоле желтоватого света из коридора.

Женщина входит в комнату, мужчина с чемоданом в руке остается позади нее, на пороге, как будто не решаясь войти.

Лиза быстро начинает зажигать один за другим все светильники, ей не терпится дать свет на место действия.

Как только квартира освещена, она распахивает руки, демонстрируя интерьер, как если бы это была декорация к спектаклю.

ЛИЗА . Ну, как?

Он отрицательно качает головой. Она обеспокоена и настаивает.

ЛИЗА . Не торопись! Сосредоточься.

Он внимательно и досконально оглядывает всю имеющуюся мебель, потом опускает голову. Вид у него несчастный и пришибленный.

ЛИЗА . Ничего?

ЖИЛЬ . Ничего.

Однако этот ответ ее не удовлетворяет. Она ставит на пол чемодан, закрывает дверь, берет его под руку и ведет до кресла.

ЖИЛЬ . Оно мне кажется несколько поизносившимся.

ЛИЗА . Я тысячу раз предлагала сменить обивку, но ты всегда отвечал: либо я, либо обойщик.

Жиль усаживается в кресло. На лице его появляется гримаса боли.

ЖИЛЬ . Тут не только обивку надо менять, пружины как будто тоже…

ЛИЗА . Пружина интеллекта.

ЖИЛЬ . Что, что?

ЛИЗА . Ты считаешь, что польза от кресла есть только тогда, когда оно неудобно. А пружину, которая в данный момент врезалась тебе в левую ягодицу, ты называешь пружиной интеллекта, уколом мысли, пиком неусыпной бдительности!

ЖИЛЬ . Кто же я: псевдоинтеллектуал или подлинный факир?

ЛИЗА . Пересядь-ка лучше к письменному столу.

Он послушно следует ее совету, но стул вызывает у него недоверие, и он предварительно кладет на него руку. Когда он садится, слышится металлический стон. Он вздыхает.

ЖИЛЬ . Имеется ли у меня теория и относительно скрипящих стульев?

ЛИЗА . Разумеется. Ты запрещаешь мне смазывать пружины маслом. Для тебя каждый скрип - сигнал тревоги. А ржавая табуретка - активный участник твоей битвы против всеобщей расслабленности.

ЖИЛЬ . Сдается мне, я оброс теориями на все случаи жизни?

ЛИЗА . Почти. Ты не выносишь, когда я навожу порядок на твоем письменном столе, и называешь первозданный хаос в своих бумагах «порядком исторического складирования». Полагаешь, что книги без пыли напоминают чтиво в зале ожидания. Считаешь, что хлебные крошки - не мусор, потому что хлеб мы употребляем в пищу. А совсем недавно уверял меня, будто крошки - это слезинки хлеба, который страдает, когда мы его режем. Отсюда вывод: диваны и кровати полны скорби. Ты никогда не заменяешь перегоревшие лампочки под тем предлогом, что в течение нескольких дней следует соблюдать траур по угасшему свету. Пятнадцать лет обучения в брачном союзе научили меня сведению всех твоих теорий к единственному, но основополагающему тезису: ничего не делай в доме!

Он улыбается мягкой, извиняющейся улыбкой.

ЖИЛЬ . Жизнь со мной - настоящий ад, верно?

Она с удивлением поворачивается к нему.

ЛИЗА . Ты меня растрогал своим вопросом.

ЖИЛЬ . И каков же будет ответ?

Она не отвечает. Поскольку он продолжает ждать, кончается тем, что она уступает с застенчивой кроткостью:

ЛИЗА . Конечно, это ад, но… определенным образом… этот ад меня устраивает.

ЖИЛЬ . Почему?

ЛИЗА . В нем тепло…

ЖИЛЬ . В аду всегда тепло.

ЛИЗА . И у меня там есть место…

ЖИЛЬ . О, мудрый Люцифер…

Умиротворенный ее признаниями, он направляет свое внимание на окружающие его предметы.

ЖИЛЬ . Странно… у меня такое чувство, словно я - новорожденный, но взрослый. Кстати, сколько дней?

ЛИЗА . Пятнадцать…

ЖИЛЬ . Уже?

ЛИЗА . А мне казалось, время течет так медленно.

ЖИЛЬ . По мне, так - стремительно. (Самому себе) Проснулся утром в больнице, рот мокрый, как будто я вышел от дантиста, по коже мурашки бегают, на голове - повязка, в черепе - тяжесть. «Что я здесь делаю? Со мной несчастный случай? Но я жив». Пробуждение, несущее облегчение. Коснулся своего тела, как если бы мне его только что вернули. Я вам рассказал…

ЛИЗА (поправляет его) . Тебе!

ЖИЛЬ (продолжает) . Я тебе рассказал про номер с сиделкой?

ЛИЗА . Номер с сиделкой?

ЖИЛЬ . Сиделка входит. «Рада видеть вас с открытыми глазами, господин Андари». Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, с кем она разговаривает, и вижу, что я совершенно один. Она опять: «Как вы себя чувствуете, господин Андари?» И вид у нее такой уверенный. Тогда я собираю все свои силы, чтобы преодолеть усталость и ответить ей хоть что-нибудь. Когда она уходит, я взбираюсь на кровать, дотягиваюсь до температурного листа - и там это имя: Жиль Андари. «Почему они меня так называют? Откуда это заблуждение?» На Андари ничто во мне не откликается. И в то же время я не могу себе дать и никакого другого имени, в памяти бродят лишь какие-то детские прозвища - Микки, Винни, Медвежонок, Фантазио, Белоснежка. Отдаю себе отчет, что я не знаю, кто я такой. Потерял память. Память о себе. Зато по-прежнему отлично помню латинские склонения, таблицу умножения, спряжение русских глаголов, греческий алфавит. Твержу их про себя. Это меня ободряет. Вернется и остальное. Не может же быть, чтобы, помня назубок умножение на восемь - самое трудное, все знают, - не вспомнить, кто ты есть? Пытаюсь пресечь панику. В какой-то момент мне удается даже себя убедить, что память мне сдавливает повязка, слишком туго охватывающая голову; стоит ее снять, и всё вернется на свои места. Один за другим приходят врачи и сестры. Я рассказываю им о потере памяти. Они серьезно выслушивают. Объясняю им мою теорию сдавливающей повязки. Они моего оптимизма не оспаривают. Несколькими днями позже в палату входит другая сиделка, красивая женщина, без униформы. «Клево, новая сиделка! - говорю я себе. - Но почему она в цивильном?» Она ничего не говорит, только смотрит на меня и улыбается, берет мою руку, гладит меня по щеке. Назревает вопрос: не послана ли мне эта няня для выполнения специальных, специфических функций, «обслуживание страдающих самцов», няня - член бригады путан. Но тут сиделка в цивильном объявляет, что она - моя жена. (Поворачивается к Лизе) Вы действительно в этом убеждены?

ЛИЗА . Убеждена.

ЖИЛЬ . И вы не состоите в бригаде по спецобслуживанию?

ЛИЗА . Ты должен говорить мне «ты».

ЖИЛЬ . Вы не… ты не…

ЛИЗА (перебивает его) . Я твоя жена.

ЖИЛЬ . Тем лучше. (Пауза) И вы… ты уверена, что мы находимся у себя дома?

ЛИЗА . Уверена.

Он снова оглядывает комнату, в которой находится.

ЖИЛЬ . Остерегаясь поспешных выводов, скажу, тем не менее, что моя жена нравится мне больше, чем моя квартира.

Оба смеются. В юморе Жиля должно сквозить смятение. Он мучается.

ЖИЛЬ . И что мы будем делать?

ЛИЗА . Сегодня вечером? Располагайся, и заживем, как прежде.

ЖИЛЬ . А что мы будем делать, если память ко мне не вернется?

ЛИЗА (встревожена). Непременно вернется.

ЖИЛЬ . Мой оптимизм на пределе, и таблетки кончились.

ЛИЗА . Она непременно вернется.

ЖИЛЬ . Вот уже две недели мне твердят, что достаточно испытать шок… Вот увидел вас - и не узнал. Вы принесли мне альбом с фотографиями, а я как будто календарь листал. Приехали сюда - всё равно что в гостиницу. (Горестно) Всё для меня чужое. Существуют шумы, краски, формы, запахи, но всё лишено смысла, не слагается в единое целое. Есть мир, огромный, полный жизни и внутренних переплетений, но я скитаюсь в нем, не находя себе роли. Всё имеет плотность, только не я. Моего Я не существует.

Она садится рядом с ним и берет его руки в свои, пытаясь успокоить.

ЛИЗА . Шок не заставит себя ждать. Случаи бесповоротной амнезии крайне редки.

ЖИЛЬ . Насколько я в состоянии о себе судить, я как раз принадлежу к разряду парней с «редкими» реакциями. Не так ли? (Умоляюще) Что вы собираетесь делать…